стояли вчера вечером в пять пятнадцать у камина, возле которого господин Редкая Гнида собрался переписать своё завещание? О, если бы сейчас вернулись мои силы, разве я стал бы писать такой вздор, как раньше! «Над Петроградом собирались тучи. В эту ночь Александру Фёдоровичу Керенскому не спалось…». Тьфу совсем! – и Фанардин в самом деле энергично сплюнул.
– И про что бы вы писали сейчас? – спросила Кареткина.
– А вот про это, – и Фанардин показал рукой на окружающее. – Про то, что здесь днём стоит киоск молочных продуктов, и там мёрзнет или преет от жары молодая женщина, толстая, некрасивая, и у неё есть дочка-школьница, тоже некрасивая, и про то, как эта продавщица, вульгарная и склочная, любит свою девочку и умрёт за неё – или убьёт кого-нибудь, если будет нужно. Про своего соседа, депутата Законодательного собрания, фантастически глупого человека, который, я уверен, не в силах понять ни одного документа, за который приходится голосовать, но как важно и гордо он ездит зимой, по воскресеньям, кататься на лыжах с семейством, и тогда видно, до чего он завидный муж и отец – не пьёт, в дом несёт, жену обожает… Про то я написал бы, что мы все – изумительно хорошие люди, полные до краёв спелой любви, и как здорово, что мы, красные от натуги, каждый день производим большое тёплое говно, в котором нам так удобно и приятно жить…
– Так напишите про это.
– Не хочу. Вот, Анечка, мы пришли. Жалко расставаться, честно говоря.
– Мне тоже, но уже поздно. Я на Среднеохтинском живу – далеко. Яков Михайлович, а вы всерьёз думаете, что Серебринскую убили?
Фанардин рылся в карманах, составляя букет из ста пятидесяти рублей, который намеревался вручить извозчику за доставку дамы.
– Почти уверен. А вы вот что, Анечка, приходите завтра в гости – я вам всё и расскажу.
– Придётся зайти, Яков Михайлович, – вы меня заинтриговали.
– А что мне остаётся, скажите на милость? Внешность померкла, слава потускнела – приходится головой работать.
Анна, сама напрочь лишённая агрессии, всегда ощущала её в людях. Фанардин был безобиден – чуть жалок и весьма забавен. Для некоторых людей судьба может раскошелиться и на изящные ловушки. Историк Анна Кареткина решила отправиться на следующий день в гости к романисту Якову Фанардину, чтобы расспросить его про все известные ему обстоятельства смерти поэтессы Лилии Серебринской.
В том, что Анна называла себя «историком», было чуть-чуть лукавства – именуют же «литераторшами» преподавательниц литературы. Она читала курс русской истории в одной гимназии, выпустила в соавторстве две просветительские книжки и несколько раз попалась в лапы телевидения – Анна внятно излагала исторические сюжеты и своей приятной внешностью и манерами как-то смягчала субстанциальную мрачность избранного предмета. Как правило, об истории на телевидении рассказывают более чем странные люди, ужасно переживающие за ход событий. Анна сохраняла спокойствие. У неё не было излюбленных или презренных личностей.