зверю – это сейчас, когда реальная возможность появилась, а раньше они и самыми захудалыми чирками на болотах не брезговали. Но это было раньше, а теперь – бери выше: опытные егеря, бывшие цековские, а то и вообще – заповедные угодья, к их услугам. Нынче у Толика одна проблема – где время взять…
– И куда это ты, черт возьми, прёшься? – вдруг услышал Толик раздраженный голос охранника у ворот. – Сказано же – пошла вон!
Ромашов ругани не любил, тем более – дома, а уж если кто при Дашке… Все это знали и язык держали на привязи. Правда, Даша с матерью сейчас в городе, марафет поехали наводить после отдыха в Таиланде. И все же, как говорят педантичные немцы, порядок превыше всего.
Свернув с главной аллеи на боковую дорожку, что напрямую вела к воротам дачной усадьбы Толика, он еще издали заметил там какое-то цветное мельтешение. И охранник, Петр Борисович, никак не унимался.
– Тебе же русским языком сказано, – заметив приближающегося Ромашова, перешел на свистящий шепот Петр Борисович, – иди отсюда подобру-поздорову… Не понимаешь, что ли? Так я щас собаку на тебя спущу…
Петр Борисович и в самом деле направился к собачьей будке, возле которой, похлопывая закрученным хвостом по земле, мирно сидела крупная сибирская лайка по кличке Амур.
– Отставить! – приказал Толик, хотя прекрасно знал, что собаку с поводка Петр Борисович никогда не спустит, да и лайки, как известно, человека не трогают. – Что здесь у тебя происходит?
– Да вот, Анатолий Викторович, на одну минуту калитку открытой оставил, а она – тут как тут, словно из-под земли выросла…
Напротив охранника, уперев руки в бока, с вызывающим видом стояла ярко наряженная цыганка. И Толик сразу подумал, что он ее где-то уже видел… Не то в аэропорту на таможне, не то в зачуханной лавчонке в Таиланде она вроде бы мимо него промелькнула. И вот – на тебе, на его даче вдруг оказалась. Ромашов даже плечами передернул, так неприятно ему стало, и в тоже время он почему-то глаз не мог от нее отвести. Слова Петра Борисовича, похоже, на нее никак не подействовали, а угрозу с собакой она и вообще мимо ушей пропустила. А вот услышав голос Толика, цыганка сразу же к нему повернулась, безошибочно угадав в нем хозяина.
– Зачем такого дурака возле себя держишь? – строго спросила цыганка, пристально вглядываясь в Ромашова огромными, черными глазами под крутыми арками выгнутых бровей.
– Ну, знаешь ли… – возмутился было Толик, но цыганка его перебила:
– Знаю… Все знаю. Потому к тебе и пришла…
Правду сказать, Толик Ромашов цыганок с детства побаивался. И не напрасно. Однажды ехал он в электричке в город за джинсами. Совсем молодой еще был. Сопляк. Мать деньги на эти джинсы полгода копила. Завернула в плотный конверт, заклеила и велела положить во внутренний карман. Для верности карман булавкой застегнула. Плотную, приятную тяжесть на левой стороне груди, у самого сердца, Толик все время чувствовал. Ближе к городу в вагон цыганки вошли, человек пять. Яркие, шумные, говорливые. Расселись по двум скамейкам у двери, семечки из кульков лузгают, шелуху прямо на пол сплевывают. И никто им слова не скажет. Отвернулся народ. В окна смотрит. В книжки уткнулся. Один Толик с неожиданным для себя раздражением уставился на цыганок. А как же, он из семьи сельских интеллигентов. Мама у него – учитель немецкого языка, папа – врач в сельской поликлинике. Мало того, оба еще при советской власти в Москве отучились, театры посещали, музеи, само собой – выставки разные. Вот и воспитали Толика соответственно. По крайней мере, что шелуху от семечек сплевывать на пол нельзя – это он точно знал.
Вдруг одна из цыганок, самая молодая, с Толиком взглядом глаза в глаза встретилась. Широко улыбнулась ярко накрашенным ртом, поднялась, и к нему на скамейку пересела. Он только и успел заметить жгучие черные глаза, да круто выгнутые брови.
– А что это ты, мой золотой, такой сердитый? – певуче и насмешливо спросила она его. – Какой камень у тебя на сердце лежит?
Толик даже вздрогнул от неожиданности, за внутренний карман схватился, и от цыганки опасливо ближе к окну посунулся. Правда, тут же и успокоился: привычная тяжесть плотного конвертика оставалась на прежнем месте…
Вышел он из вагона уже налегке и аккуратно сунул пустой конверт в подвернувшуюся урну. Одно Толик хорошо запомнил, что вытащил скопленные матерью деньги из конверта сам и добровольно передал молодой цыганке…
– Ну, как пришла, так и отваливай, – грубовато сказал Толик, справедливо разобиженный на все цыганское племя.
– Зачем так говоришь, золотой? – вдруг даже как испугалась цыганка, сверкнув огромными глазищами. – Я помочь тебе пришла… Большую беду от тебя хочу отвести.
– Какую еще беду! – совсем озлился Толик. – Сказал же я тебе – отваливай…И ты, Петр Борисович, чего варежку-то раззявил…
Борис Петрович, чутко уловив раздражение хозяина, решительно направился к незваной гостье.
– Ты кинжал-то зачем в Таиланде купил? – перешла на свистящий шепот цыганка. – Тебе жена что говорила? Не покупай, просила она тебя, а ты не послушался, и теперь большая