что. Телеканал местных новостей смотри. Всю оставшуюся дорогу мы молчали. Подъехали и припарковались с другой стороны моего дома. Пол повернулся в мою сторону:
– Все, приехали, – сказал он, – ровно через неделю жду от тебя первый отчет. Как видишь, я тебя не тороплю. Пока, хорошего отдыха.
Я ничего не ответил – молча вылез из машины и пошел домой. Только сейчас до конца осознал, что за человек меня вез. Вероятно, согласившись работать еще и на него, я, образно выражаясь, подписал договор с дьяволом, но выхода у меня просто не было. Ну не хотел я сидеть на железном стуле в подвале, не хотел. И не буду, если не наделаю глупостей. Пока, правда, с глупостями у меня неплохо получается.
Теперь я четко видел, что не давало мне нормально трудиться этой осенью и зимой, что помешало тогда закончить последнее дело. Сомнение в правильности прокралось гораздо раньше, чем я осознал это разумом и сумел сформулировать в конкретных словах. Возможно, такое сомнение тайно отравило меня еще до того, как я встретил Стентона, до нашего с ним разговора и до сделки с Полом. Возможно, что-то еще, что-то, таившееся в подсознании, и сделало возможной саму эту сделку. Получив подобное предложение еще полгода назад, я воспринял бы его как идиотскую шутку в мой адрес или, поверив в серьезность предлагающего, без церемоний отказался бы. Конечно, за полгода возникло много новых обстоятельств, но все равно…
Заблудившегося в лабиринте узника отчаяние может толкнуть на самый дикий поступок, и согласие писать отчеты для Пола, возможно, и было в конце концов продиктовано именно тем, что где-то в глубине души я уже чувствовал себя безнадежно заблудившимся. Я не видел другой дороги, кроме как в темный тупик в конце коридора. Раньше я только предчувствовал этот исход, или, если точнее, чуял. Теперь же удостоверился. Я понял еще одно: до сих пор в чем-то сильно ошибался, но в чем именно и что мне следует делать теперь – ничего этого я пока не понимал.
Поднявшись к себе, я включил светопотолок и сразу позвал Эльзу. Она не откликнулась – ее вообще не оказалось в квартире. Чего-то странного в том, что моя подружка ночует не у меня дома, я не видел. Но мне было неприятно. Квартира пуста. Никогда еще я не ощущал с такой остротой свое одиночество – духовное или интеллектуальное, как там вы его ни называйте. Эту глухую стеклянную стену не могла пробить даже Эльза. Она все равно не могла дать мне того, в чем я сейчас так остро нуждался, – ни благоразумного дружеского совета, ни того инстинктивного понимания с полуслова, которое обычно устанавливается между людьми, связанными общностью взглядов.
Нас ничего не связывало, кроме секса – с одной стороны, и привычки – с другой. Привычки, которой очень далеко до живой любви и дружбы. Мужчина и женщина могут быть приятелями, собеседниками, знакомыми, любовниками, супругами, наконец, но никак не друзьями, за исключением случаев, когда она лесбиянка или родственница. Хотя это тоже не то, лесбиянка – скорее «друг», который будет таскаться с тобой по выставкам, ходить в походы и перемывать косточки твоим подружкам. Но разве мы