просочилась бы в батарею управления, к которой сержант был приписан, а тогда хоть ложись и помирай: засмеют.
Чертежники отнеслись к травме сержанта Ясакова с сочувствием. Поржали день, поржали другой – и успокоились. Но первая же попытка сменить Женьке пластырь закончилась истерическим припадком у Паши Гусева. Тот потом объяснил, что Ясаков ему, конечно, друг, но пускай как-нибудь сам, а то у Гусева руки дрожат от хохота.
Женька, стоя посреди чертежки с голым задом, страдальчески оглянулся на меня. Естественно, я был здесь. Машинист «строевой части» и адъютант начПО тоже хотели прийти, но их отговорили, зная за обоими нехватку гуманизма – они бы тут вообще по полу катались.
Я подумал-подумал, взял себя в руки, спокойно обработал рану и заклеил ее. После чего был назначен ответственным за Женькину задницу. Мне полагалось вознаграждение: Ясаков, хоть и в попу раненый, мимоходом украл из Дома офицеров упаковку «сладкой плитки». Это вроде шоколада на вид. Ребятам не понравилось, а я с детства обожал соевые батончики. Увидев, как я лихо «плитку» уминаю, старшие посовещались и решили: выдавать мне строго по одной в день, не больше.
Ясаков ходил по штабу, ковыляя, и всем своим видом демонстрировал, что у него вот-вот отвалятся руки и ноги. Между делом он победил в чемпионате батареи управления по чистке сапог. Вернее, по не-чистке. Сапоги у Женьки были на вид совершенно плюшевые, они не видели щетки больше трех месяцев.
«Постоянный состав» Мулинской учебки вообще, за редким исключением, старался выглядеть неухоженным и расхристанным. Так «постоянка» проводила грань между собой и курсантами. Штабные, вся служба которых проходила на глазах у офицеров, выглядели не лучше, а зачастую страшнее остальных. Один адъютант начПО разгуливал наглаженный и чистый. Женька и я были еще туда-сюда, а вот чертежникам не хватало только надписей «Не прислоняться» поперек спины. В смысле – не прислоняйся к чертежнику, а то испачкаешься. Такая уж работа.
Офицеры глядели на это сквозь пальцы: мы много трудились, мы были нужны.
– Бывают домовые, а я – штабной! – говорил чертежник Паша Гусев, счищая краску с рукава лезвием бритвы.
Его даже вызывали на собеседование в штаб округа, так он хорошо делал свое дело. Но Паша не горел желанием остаться на сверхсрочную, а служить ему оставалось меньше года.
– Люблю штабных, – сказал мне один проверяющий. – С ними всегда есть, о чем поболтать, ведь в штабы берут самых толковых.
Он нашел верное слово. В штабы брали разных, не обязательно шибко умных и сильно образованных, но как правило – толковых. Тех, кто быстро соображает. Естественно, такие солдаты и сержанты со временем наглеют, требуют к себе особого отношения, но за это они платят сторицей. Опытный штабной – ценный человек.
По нам видно было, что мы особенные. Заходя в магазин или чайную, я разрезал толпу курсантов как ледокол. Они сами передо мной расступались. Хотя формально и я был курсантом. Но армия приучает людей мгновенно, чуть ли не бессознательно, считывать такие коды, как мельчайшие отличия в одежде и прическе. И