он ещё пытался произвести из всевозможного дерьма какие-то наркообразные суррогаты, но успехов в этом не добился, продолжая день за днём испытывать адские муки. И вот в один прекрасный день просто разбежался изо всех сил и разбил свою голову об грязную кирпичную стену. Обнулившись на следующее утро, он заметил, что время его цикла сократилось. Он повторил всю операцию снова – цикл продолжал сокращаться. По тюрьме пошли оживлённые философские рассуждения о природе времени и пространства. Их и раньше было предостаточно, но всё больше практического направления, в узких, так сказать, рамках. Например, давно было замечено, что, хотя отбывший наказание возвращался на землю лишь с тринадцатичасовой разницей относительно момента отправки в тюрьму, возвращался-то он в прошлое (относительно тех, кто прибыл в ту же тюрьму месяцем, например, позже). Вновь прибывающие сюда всегда называли даты из будущего, как если бы количество проведённых здесь дней синхронизировалось с временем на земле. Но каждый лично возвращался в то время, из которого приходил. Информация о будущем сделалась особенно ценной, когда люди смекнули, что так можно по возвращении разбогатеть, играя в тотализатор. Появились «ходоки», которых специально посылали криминальные группировки исключительно с целью разведки будущего. Властям как-то приходилось с этим бороться, но как именно, никто точно не знал. Но в случае с Лимбо философия была исключительно общей и даже с подбором умных слов вроде бодрийяровских симулякров14. Но если сорок два человека корпели только над теоретической частью, то Лимбо на практике доказывал призрачную возможность досрочной свободы. Сегодня же было особенное утро…
– Ну, как думаешь? Свобода? – спросил Калеба Микки, молодой парнишка, который уже сегодня, через несколько минут, должен был выйти на «точку искупления», то есть закончить последний цикл и для всех наблюдающих просто раствориться в воздухе.
– Ну это вряд ли, – слегка усмехнулся Калеб. – Не верю, что система могла допустить такой лаг в алгоритме.
– Да, да, да, – протараторил Микки, нервно теребя сигарету и постукивая по земле пяткой.
– Давай, Лимбо, давай! – закричал он, подхваченный хором мужских голосов. Он посматривал на таймер. Ему хотелось успеть увидеть, чем закончится эта авантюра с самоубийствами. Сегодня циклы Лимбо должны были достичь нуля.
На лице Лимбо застыло то ли удовольствие от такого внимания к его персоне, то ли судорога ставшей почти привычной боли. Двадцать метров от баскетбольного щита до стены склада спортивного инвентаря – он изучил эту дистанцию до миллиметра, до каждого камушка, до молекулы. В душе он надеялся лишь на освобождение от страданий. Каким образом будет это освобождение выглядеть, ему было уже всё равно; даже в аду, полагал он, мучения не будут столь жестоки. Под мерные «раз, два, три», раздавшиеся из толпы,