Последняя надежда Гипербореи. Оксана Макс

огружая нож в теплую, чуть клейкую мякоть, как будто водя смычком по струнам. Поэтому выместить злость на работе не получится.

      Талант к высокохудожественной нарезке хлеба – кусочек к кусочку, без крошек и помятостей – открылся случайно, когда официантка-студентка вылила компот на белоснежные брюки очередного ценителя ее женских прелестей. И она тут же с большим скандалом была сослана на кухню, подальше от разъяренного гостя из премиум-апартаментов.

      В санатории отдыхала большая партия каких-то нефтяников с севера, сорок мужчин после долгой вахты. И на всех них – всего полтора десятка практиканток из университета. Анька уже устала от пристального внимания к своей персоне, так как не привыкла к такой популярности.

      Ладно бы шуточки и предложения интересного досуга, но зачем распускать руки? Пока домогательства носили только словесный характер, можно было делать вид, что все это говорят кому-то другому. Но когда ощущаешь чье-то прикосновение к своей спине прямо в тот момент, когда накрываешь на стол, это слишком.

      Реакция была мгновенной – рука у Аньки как бы случайно дернулась, и фирменный напиток из черешни выплеснулся на самые интимные места неудачливого домогателя.

      Под дружный хохот отдыхающих, покрасневшая официантка бросилась в сторону кухни, где и столкнулась с администратором, тут же разжаловавшим ее в работники кухни.

      С одной стороны, она была рада избавиться от этой необходимости носить форменные блузки и юбки, обтягивающие и выставляющие напоказ слишком много всего. Но резать по сорок буханок хлеба три раза в день все же было тяжело.

      Голова думает, а руки делают. Пока грустные мысли портят настроение, нож так и ходит, аккуратно разделяя хлебный кирпич на практически одинаковые кусочки.

      Взять буханку, поставить на попа, разрезать сверху вниз. Взять одну половину и со стороны нижней корочки аккуратным поглаживающим движением погрузить нож в мякоть, потянуть его к себе с небольшим давлением вниз. Поднять тесак, снова опустить.

      Тяжелый нож был старый, даже не старый, а старинный, с деревянной потемневшей рукоятью и неровностями на металле, выдававшими ручную ковку. Лезвие появляется, исчезает и снова выныривает. Блики, как калейдоскоп, складываются каждый раз в новый рисунок.

      Вот вспыхнуло какое-то созвездие, вот мелькнул чей-то прищуренный взгляд, а на следующем взмахе по ножу как будто кто-то пробежал, оставляя трассирующий след, отливающий красным. Легко можно представить, как по такому резаку сбегают ручейки крови.

      «Черт! Опять порезалась!» – заглядевшись, Анька утратила бдительность и чуть задела лезвием средний палец. – «Странно, обычно нож нашей крови два раза не берет». Во всяком случае, так всегда утверждала бабушка, да и девушка не раз подмечала эту примету, поэтому и не любила пользоваться чужими или покупать новые ножи – каждый раз, как ни береглась, все равно травмировалась.