более не облокачиваться.
– Не ваша одна голова в рамке, – улыбнулся доктор. – Смотрите.
И действительно, несколько джентльменов бесцеремонно протянули ноги на чужие стулья. Потом к этим обычаям Ашанин привык, но в первый раз ему очень хотелось обидеться.
Но – боже! – как обидно было ему в тот же вечер в театре. Пела какая-то молодая красивая певица, и пела отлично, так что Ашанин был в восторге и мысленно был далек от этой залы, где в задних рядах тоже бесцеремонно поднимались ноги на спинки чужих кресел, – как вдруг по окончании акта, когда певица, вызванная бурными рукоплесканиями, вышла на сцену, вместо букетов на сцену полетели монеты – и большие (в пять долларов), и доллары, и маленькие золотые… Американцы как-то ловко бросали их с ногтя большого пальца на далекое расстояние, и певица раскланивалась и собирала…
– Доктор! Да что же это? – воскликнул до глубины души возмущенный Ашанин.
– Америка! – смеясь ответил доктор.
– Да разве так можно оскорблять певицу?
– Как видите, она не только не оскорбляется, но очень рада… Такие нравы!
– Отвратительные нравы!
Вечер был испорчен, и та же самая певица – казалось теперь Володе пела уж не так и не уносила его своим пением в мир неопределенных грез и мечтаний.
И многое, очень многое оскорбляло подчас Володю.
Но зато каким ангелом показалась ему две недели спустя мисс Клэр, с которой он встретился на балу и, представленный ей русским консулом, танцевал с нею все вальсы согласно обычаю американцев танцевать с одной и той же дамой все танцы, на которые она приглашена: с одной все кадрили, с другой все польки и т. д. Он решительно обомлел, пораженный ее красотой, и долгое время не находил слов в ответ на бойкие вопросы молодой американки, а после бала сочинял на корвете стихи, на другой день поехал с визитом к родителям мисс Клэр и затем зачастил, зачастил…
Его в доме обласкали, как родного, сама мисс Клэр что-то очень подробно стала расспрашивать о России, о том, как там живут, о родных Володи.
И родители мисс Клэр испугались, что она может уехать в Россию… И Ашанин что-то часто говорил, что он скоро будет мичманом, и уж собирался сделать предложение, как, вовремя предупрежденный, хороший знакомый этой семьи, русский консул в свою очередь предупредил капитана, как бы молодой человек не свершил серьезной глупости.
И вот однажды, когда Володя, отстояв вахту, собирался было ехать на берег, его потребовали к капитану.
– Садитесь, Ашанин, – по обыкновению приветливо проговорил капитан. Извините, что я вас потревожил… Вы, кажется, собирались на берег?
– Да, Василий Федорович…
– И… простите за нескромность… вероятно, к Макдональдам?
– Да, Василий Федорович, – отвечал Ашанин, краснея до корней волос.
– Вот по этому-то поводу я и хотел с вами поговорить – не как капитан, конечно, а как искренний ваш друг, желающий