на коменданта крепости Корнатель. С одной стороны, его собственный замок Бембибре не смог бы обеспечить необходимой секретности для совершения задуманного, что ставило под угрозу мир в этих спокойных землях, с другой – никакая завеса секретности не могла быть прочнее и надежнее, чем та пугающая таинственность, которая окружала все, что было связано с орденом.
Крепость Корнатель, Эль-Бьерсо, провинция Леон, IX в. Фото 2019 г.
Командор, следуя своей неискоренимой привычке, с рассветом был уже на ногах. Завидев кабальеро, поднимавшегося по склону, и узнав его, когда тот подъехал ближе, он вышел приветствовать столь знатного гостя с почти отеческим чувством, поскольку, как и все тамплиеры, видел в нем надежную опору своему ордену в этих землях. Это был дон Гуттиэре де Салданья, мужчина уже в летах, обычного телосложения, и хотя волосы и бороду уже посеребрила седина, движения его были сильными и ловкими как у юноши. Его лицо вселяло бы лишь благоговение, если бы не тревога и беспокойство, лишавшие этот римский профиль безмятежности и покоя, которые столь естественно украшают всякую старость. У него были миндалевидные живые глаза и взгляд невероятной силы, а на его высоком лбу, как в зеркале, отражались мысли, словно грозовые тучи над горами, которые иногда рассеиваются, разгоняемые ветром, а иногда разражаются грозой, пугая всю равнину. Любой, увидев его, сказал бы, что страсти разрушили эту природную силу и энергию, но из тех страстей, что будоражили его в юности, столь загадочной и неизвестной для всех, осталась, будто дама его сердца, лишь одна, глубокая и бездонная как пропасть. Этой страстью была его любовь к своему ордену и желание приумножить его славу и богатство, не стесняясь в выборе средств для достижения этого. Всю свою жизнь он провел в Святой земле, в бесчисленных битвах с неверными, в междоусобных распрях с рыцарями Святого Иоанна[11] и князьями, наносивших столь свирепые удары по власти христиан в Сирии[12], и завершил военную карьеру на руинах Сен-Жан д’Акр, или Птолемаиды, последнего оплота святого креста в тех дальних краях. Тогда он вернулся в Испанию, на свою родину, с израненной бунтующей душой, думая о Святой земле, навсегда потерянной его братьями, и борясь с теми пороками, в которых не без оснований обвиняли воинов Храма. Однако, поскольку Европа довольно прохладно взирала на заморские завоевания, ему казалось, что только тамплиеры сохраняли веру в подобные замыслы. Тогда в бреду своего негодования и гордыни командор начал представлять себе, как вся Европа, превращенная в монархию под властью Великого магистра, под звуки труб ордена снова двинется, воодушевленная единой волей, спасать Гроб Господень. Пример тевтонских рыцарей в германских землях разжег его пылкую фантазию и снова повернул его взор к Иерусалиму. Он неустанно трудился над расширением своего братства и искал союзников и поддержку везде, где только можно, поэтому друзья превратились для него в любимых детей, а их противники