члены высокого собрания торопливо просачивались в коридор, обрадованные разрешением покинуть здание. У меня возникло небезосновательное подозрение, что мамуля успела провести подготовительную работу к освобождению плацдарма для задушевного разговора отца с сыном, уж больно организованно и споро пустело помещение гримуборной.
– Мама, я сейчас займусь делом, а когда освобожусь, приеду в ресторан, хорошо? – решительно заявил я. – Произошло убийство, это вещь серьезная и не терпит промедления.
– А разговор с папой – это что, несерьезно, по-твоему?
– В данной ситуации это серьезно только в одном случае: если он знает что-нибудь об убийстве. Если нет, то все остальное вполне может подождать до банкета, а то и до завтра. Он что-нибудь знает? – строго спросил я.
– Нет, но…
– Тогда я пошел. Передай папе мои извинения.
Я слишком долго разбирался с мамулей и потерял время. Все успели выйти, остались только мои родители.
– Егор, подойди сюда! – властно скомандовал папа.
Спектакль был позади, на сегодняшний день связки можно было больше не беречь, и мне посчастливилось услышать все богатство модуляций и красок знаменитого баритона.
– Пап, давай потом, а? – жалко пробормотал я. – Время поджимает, люди не могут уйти, пока милиция им не разрешит, и чтобы их отпустить, нужно их сперва опросить.
– Так ты что, всерьез собрался ходить по театру и задавать свои чудовищные вопросы?
Я оторопел. С каких это пор подобного рода вопросы стали считаться чудовищными? Идет обычная работа, первоначальный сбор информации по делу об убийстве, и ничего чудовищного в этом сроду не было.
– Да, собрался, – спокойно ответил я, даже не подозревая, какая буря вот-вот готова обрушиться на мою несчастную голову. – А в чем дело?
– Ты не посмеешь, – категорично заявил отец. – Я запрещаю тебе этим заниматься.
Вот это фокус! Чего-чего, а уж такого я не ожидал. Как это можно запретить работнику милиции заниматься его прямыми обязанностями? Конечно, запретить может начальник, это в порядке вещей, но чтобы родной отец… Чудеса, право слово.
– Папа, я, кажется, чего-то не понимаю…
– Да, ты не понимаешь! – загремел знаменитый «бархатный» баритон. – Ты не понимаешь, что на карту поставлена моя репутация, которую я зарабатывал собственным горбом, а ты собираешься ее разрушить.
– Каким образом? При чем тут твоя репутация?
Мама деликатно отошла в сторонку и уселась на краешек стула, дабы не мешать воспитательному процессу. Интересно, она знала, о чем папа собирался со мной поговорить?
– Ты – никудышный милиционер, ты не профессионал, ты не смог подняться выше какого-то идиотского участкового, ты ничего не знаешь и ничего не умеешь, мне стыдно за тебя! Ты отнял у меня главную радость любого мужчины – право гордиться своим сыном! Но это было мое горе, мое личное горе, и я переживал его в одиночку. А теперь ты хочешь, чтобы все вокруг узнали, какой у меня сын?
Н-да,