завидев благообразных евреев, Эззат Абду Эль-Вакил сердился по-настоящему. Его лицо становилось серым и злым. Он швырял чистые полотенца в песок и с присвистом выдыхал: «О, мнимые богоизбранные явились! Наши беглые слуги, возмечтавшие стать верховным народом! И я, правнук великого Ра, должен их обихаживать?! Пусть благодарят хотя бы за то, что я их не бью!»
Человек гордый, надменный и по-своему жестокий, он ненавидел иудеев и был ненавидим ими. Он не страдал ни малодушием, ни трусостью, от дипломатии был далек, и свои мысли высказывал прямо. Эта неподходящая для прислужника черта едва не стоила ему работы: израильские туристы пожаловались хозяину отеля.
Бассем Скоури пережил тридцать шесть условных разливов Нила. Открытый, по-своему добрый и сказочно богатый, самодостаточный и проницательный, он много путешествовал по миру, а в перерывах играл с сыновьями в футбол на собственном стадионе. Все предки хозяина были мусульманами. Но Бассем, хорошо образованный и открытый разным культурам, в том числе и еврейской, без стеснения провозглашал себя атеистом. Он был уверен, что вправе устанавливать на земле собственные порядки. Жить так, как нравится и кажется верным. И никто не смел открыто его порицать.
– Я не верю в Бога, – с гордостью говорил он всем встречным. – Я – просто человечное существо.
За спиной Бассема люди, исказив его речи, судачили, будто он сочувствует иудейству. Этот слушок не ускользнул от максималиста Эззата. Когда среди рабочего дня хозяин вызвал его к себе, намереваясь вещать об оскорблении еврейских туристов, воинственный Абду Эль-Вакил прошипел: «Предатель!» Но, войдя в широкий, роскошно отделанный темным деревом кабинет Бассема, почтительно пригнул голову и поспешил сердечно извиниться. Побожился, что уважаемые гости неправильно его поняли. А он, в свою очередь, не собирался затрагивать щекотливые темы, просто случайная глупая шутка с языка сорвалась. Он искренне уважает евреев и желает им дальнейшего процветания. Пусть бережет их богиня-кошка Баст! Абду Эль-Вакил и на колени бы встал, если б Скоури этого ожидал, но Бассем лишь внимательно всматривался в хитрое лицо потупившегося уборщика, стараясь отгадать его скрытые мысли.
«Бедняки, в стремлении к благополучию, бывают коварными как никто, – полагал хозяин. – Этот – несомненный смутьян. Верить ему нельзя. Но он шустро и чисто убирает. Веселит иностранцев, как шут. Умеет угождать леди, и даже служит причиной их повторных приездов. Оставлю его пока».
Надменное сердце Эззата разрывал протест, и все же он предпочел унизиться, чем быть выгнанным из «Золотого корсака». В родной нильской деревне его зарплату ждали мать и пятеро младших братьев, а жизнь в Эль-Гуне, видевшаяся крестьянскому сыну богемной, затянула навсегда. Иной он уже не представлял для себя. Казалось, это – потолок: мечтать больше не о чем. Разве что о белой, богатой жене из Европы? Даже ее мог однажды подарить шикарный отель. Поэтому, презираемый Абду Эль-Вакилом, не поклонявшийся Аллаху, хозяин «Золотого