Андрей Черкашин

Обрученные войной. Записки из семейного архива двух фронтовиков


Скачать книгу

с бинтом, полотенце с мылом. Помимо всего прочего, в моем ранце лежал футляр с разобранным на части кларнетом, несколько нотных партитур для него. Второй мой инструмент – саксофон – вместе с другими духовыми трубами оркестра следовал за нами в полковом обозе.

      В снаряжение бойца образца 1941 года входил противогаз в матерчатой сумке – БН Т5 (боевой несекретный). Противогазы мы невзлюбили еще с первых учебных маршей в резиновых масках. Дышалось в них тяжело, многие выдирали из них клапаны-невозвраты, нас за это наказывали. И напротив – самый любимый предмет походного снаряжения – фляга. Чаще всего в ней хранилась живительная влага – вода. У кого-то чай. А у самых добычливых – водка. Фляги нам выдали стеклянные в матерчатых чехлах. Считалось, что в боевой обстановке стеклянные фляги можно наполнять «коктейлями Молотова» и использовать как бутылки с зажигательной смесью. Но я никогда не видел, чтобы фляги швыряли в танки и они горели.

      Сзади на ремне висела в чехле МПЛ – малая пехотная лопатка. Вещь совершенно необходимая в бою и как шанцевый инструмент, и как холодное рубящее оружие. Во время атаки мы иногда сдвигали лопатки вперед, чтобы их сталь прикрывала низ живота. Верили, что пули от нее будут рикошетить.

      Одеты мы были в хлопчатобумажные гимнастерки с двумя накладными карманами и бриджи (они у нас назывались «шароварами»). Тело в такой одежке хорошо дышало, правда, гимнастерки промокали насквозь при первых же каплях дождя.

      Петлицы у нас были пехотные – малиновые с черным кантом. Но вместо обычных эмблем – скрещенных винтовок на фоне мишени мы, как музыканты, прикалывали золотистые лиры. Правда, потом, на передовой, мы эти лиры снимали и держали в вещмешках. Слишком уж они блестели, демаскируя нас перед противником. Как музыкантам нам полагались не обмотки (мы носили их только на полевых занятиях), а кожаные сапоги. В них и отправились воевать.

      – По вагонам!

      …Лязгнули буфера, и поплыла в проеме теплушки родная сибирская земля – сначала степные просторы, потом зелеными волнами побежали лесистые сопки.

      «На за-пад, на за-пад», – стучали колеса. И хотя эшелон шел по «зеленой улице», ехали долго, так что, может быть, впервые выдалось время и вспомнить, и подумать, и наперед загадать…

      Перед отправкой на фронт я успел написать коротенькое письмецо маме: жив-здоров, отправляемся бить немцев, врага в Улан-Удэ не пустим (это я так пошутить хотел), все будет хорошо. Возможно, с письмами будут перебои – не переживай. Целуй Валюшку! Точный текст не помню, но что-то в этом духе. Письмо вместе с полевой почтой полка отправилось вместе с нашим эшелоном. И пришло оно по адресу спустя месяц, когда мы уже вовсю воевали… А пока ехали и ехали через всю страну. Я даже и не подозревал, что она такая огромная – больше Сибири.

      Через две недели колесного перестука, лязга буферов, стоянок, паровозных гудков, клубов пара и дыма наш 630-й стрелковый полк высадился под старинным смоленским городом Ярцево, чтобы