что молодой хозяин мог зайти сюда и заметить его, заставил не терять ни минуты: Синий Билл схватил собаку и полез на дерево, как медведица, уносящая медвежонка.
Через десять секунд он уже был между ветвями, совершенно скрытый листьями от тех, кто мог проходить внизу.
Почувствовав себя в безопасности, охотник снова навострил уши. И услышал те же голоса, что и прежде. Но они уже не звучали сердито. Тон был спокойный, как будто те двое мирно беседовали. Один из них произнес всего пару слов, остальные принадлежали другому. Наконец тот же самый человек разразился чем-то вроде монолога, на который второй ничего не ответил.
В этой перемене тона было нечто странное, необъяснимое.
Охотник на енотов определил, что говорил его молодой хозяин, но не мог разобрать слов, а тем более уловить их смысла. Расстояние было слишком велико, да и распространению звука мешали толстые кипарисовые «колена».
Наконец прекратился и монолог, а вскоре за ним прозвучало восклицание, произнесенное более громко и с чувством.
Затем наступила тишина, столь глубокая, что Синий Билл услышал стук собственного сердца, бьющегося часто и гулко. Удары казались еще более громкими из-за того, что негр плотно прижимался грудью к полому стволу дерева.
Глава 7
Убийство без раскаяния
После прозвучавших из уст Дарка кощунственных слов повисла гнетущая тишина: незыблемая и похожая на смерть, как будто все живые создания в лесу внезапно онемели или тоже испустили дух.
Невыразимо, невероятно мерзко было поведение человека, сделавшегося хозяином поля боя. Во время схватки Дик Дарк выказывал хитрость лисицы вкупе с яростным коварством тигра. Оставшись победителем, он повел себя как помесь шакала со стервятником.
– Мертв, как пить дать, – сказал Дарк, наклонившись над поверженным врагом, чтобы убедиться в его смерти.
Слова эти были произнесены хладнокровно. Затем, словно все еще сомневаясь, он наклонился еще ниже и прислушался. И одновременно с этим взялся за рукоять охотничьего ножа, собираясь погрузить его в распростертое тело.
Но потом понял, что нужды в этом нет. Враг не дышал, рана почти не кровоточила – определенно перед ним лежал труп.
Уверившись в этом, Дик распрямился и воскликнул еще громче и развязнее, чем прежде:
– Да, мертв, черт его побери!
И когда он наклонился над бездыханным телом своей жертвы, никакое раскаяние, никакое сожаление не обнаружилось ни в его взоре, ни в лице. Напротив, холодные звериные глаза как бы еще сверкали ревнивой ненавистью, а ладонь продолжала сжимать рукоятку обнаженного до половины клинка. Красота соперника, пусть даже и мертвого, бесила его!
Но вскоре мысль об опасности промелькнула у него в голове, и душа поддалась влиянию страха. Он вдруг осознал, что совершил убийство.
– Нет, – сказал Дик, пытаясь оправдаться перед собственной совестью, – это не убийство. Правда, я умертвил его, но ведь и он в меня стрелял. Я могу доказать, что ружье