мне? Наверное, только на свадьбу подарит?
Дора знала, что Мартель намеревался при случае продать украшения и вложить деньги в дело; но все прятал, все приберегал до этого никак не подворачивающегося случая. Может, продешевить боялся, а может, того, что отберут их – да еще и с жизнью в придачу.
– Если будешь так колотить парней по всей округе, ни о какой свадьбе и речи быть не может! – проворчала негритянка. – Иди спать, я пока все спрячу. И помни, ты о них…
– Знать не знаю, ведать не ведаю, видеть никогда не видела! – привычно подхватила Нати.
Дора прятала шкатулку и бранила себя. Ах, в недобрый час она проболталась! Верно говорят: многие знания – многие печали. Жила бы себе девчонка спокойно, ничего о своем наследстве не зная…
– И зачем мне этот испанский? – ворчала Нати. – Я же теперь француженка!
– Никто не знает, как повернется жизнь, – добродушно отзывался отец Модестус. Он уже привык к приступам упрямства у своей ученицы. – Да и грех забывать язык своего отца!
– Уф! – Нати разочарованно склонилась над фолиантом. – Да на что мне басни!
– Читай и заучивай, дочь моя, – был ответ от окна, где отец Модестус занимался совершенно неподобающим ему делом: любовался на хорошеньких мулаток. Приор с прискорбием сознавал, что и сам он грешен. Девушки, блестя белыми зубками, переругивались с кастеляном небольшого мужского монастыря, который и возглавлял приор Модестус. Они принесли продукты на продажу, но задерживались, не только желая сбыть товар подороже, но и улучить минутку, чтобы поболтать и посмеяться с симпатичными молодыми послушниками.
Если б его духовная дочь была такой же, как эти смешливые мулатки, – беззаботной, веселой и кокетливой! Он мог бы тогда ее упрекнуть разве что только в чрезмерном легкомыслии – да и то слегка, ибо к юной девушке и требования иные, нежели к почтенной матроне. Приор оглянулся на Нати: склонив голову над столом, выпятив нижнюю губу, та отважно сражалась с испанскими глаголами.
При монастыре существовала школа, где обучались за небольшую плату, а то и вовсе бесплатно сыновья рыбаков, моряков и буканьеров. Счет, грамота, Катехизис – потом родители забирали детей, чтобы приспособить лоботрясничающих мальчишек к делу. Однако девочка и без того умела читать и однажды поразила отца Модестуса до глубины души, когда, забравшись с ногами на скамью, водя пальчиком по строчкам, прочла вслух полстраницы книги.
Три десятка лет назад отец Модестус был полон честолюбивых намерений обращения в христианскую веру дикарей и усмирения мятежных настроений сосланных преступников. Жаркая полусонная атмосфера тропиков, остров, на котором не происходит никаких событий, кроме традиционных пьяных драк моряков в таверне, маленький монастырь с пятью монахами да четырьмя послушниками, десяток школьников, не проявляющих никакого интереса к учебе, бутылочка канарского вина, иногда по вечерам распиваемого с приятелем Жан Жаком Мартелем (а ведь тот протестант!), – вот и все, что осталось от грандиозных