именно на месте этого сталинского небоскрёба, который со временем из-за ветхости снесут, поставят памятник Гудкову. Он и сейчас там стоит, покосившийся, замшелый, испещрённый бороздами атмосферной эрозии. Почему памятник поставят на этом месте, является такой же исторической тайной, как и жизнь самого Гудкова, поэтому было немного странно, что служба стабилизации настоятельно рекомендовала остановиться именно в сталинском небоскрёбе, когда я подал прошение на своё постоянное время– и местопребывание. Впрочем, и по данным вариатора это был лучший вариант, хотя я, исходя из принципа «бережёного и Бог бережёт», долгое время скитался по гостиницам, пытаясь подобрать иной вариант.
Я задёрнул штору и направился в спальню. Пора возвращаться к суровой правде жизни. Лирика в моей работе противопоказана. Только точный расчёт, математически выверенные поступки позволяют здесь выжить. В десять часов придёт дочь хозяйки квартиры за ежемесячной квартплатой, поэтому необходимо выспаться, чтобы иметь ясную голову и сгладить вероятностный всплеск флуктуации второго порядка.
Заснул я мгновенно, спал без сновидений, а проснулся ровно в половине десятого, как и настраивал свой биологический хронометр. Принял душ, побрился, наделал бутербродов, приготовил кофе и накрыл стол в гостиной точно к десяти часам.
Звонок в дверь прозвучал на две минуты раньше рассчитанного вариатором времени, но этот срок укладывался в пределы допустимой погрешности.
Я прошёл в прихожую и открыл дверь. На пороге стояла симпатичная девушка лет двадцати пяти в лёгком летнем платьице.
– Здравствуйте, – сказала она. – Егор Николаевич Никишин?
– Да.
– А я Злата… Злата Полторацкая, – представилась она. – Дочь хозяйки квартиры.
– Очень приятно, – кивнул я. – Проходите.
Злата переступила порог, огляделась.
– Вы очень похожи на маму, – сказал я.
Она действительно была похожа на мать – такие же светлые коротко стриженные волосы, аккуратный носик, припухлые губы, большие голубые глаза. Разве что фигура постройнее.
– Наверное… – как-то странно передёрнула плечами Злата и тут же перевела разговор на меня: – А я вас старше представляла.
– Почему?
– Ну, как… Мама вас всегда по имени-отчеству величает… А потом имя у вас такое… Редкое…
– Старорежимное, хотите сказать? Почти как Емеля?
– Где-то так. Среди моих сверстников нет ни одного Егора. Я и подумала… У нас учителя физики звали Егором Степановичем, а ему за шестьдесят.
– Ну, спасибо! – рассмеялся я её непосредственности. – Мне до пенсии ещё далеко.
Хотел добавить, что она мне младше представлялась, лет восемнадцати, но не стал этого делать. Во-первых, видел её на экране вариатора, знал, что работает пресс-секретарём по связям с общественностью Департамента по науке – какие восемнадцать? Во-вторых, и это главное,