будущего декабриста формировался в России в первой четверти XIX в. постепенно, хотя внешне этот процесс выглядит яростным взрывом оппозиционности. Декабристы имели своих предшественников, без существования которых трудно себе представить возникновение дворянской революционности или любого другого общественного течения. Среди этих предшественников нужно упомянуть не только о Н.И. Новикове и А.Н. Радищеве, обычно фигурирующих в исследованиях, но и о многих других представителях поколения «отцов» декабристов, испытавших на себе тяжесть духовного взросления российского дворянства. О тяжести этого взросления сказано совсем не для красного словца, ведь уже Петр I поставил перед первым сословием трудноразрешимые задачи.
Великий император требовал от представителей первого сословия невозможного, желая, чтобы оно одновременно было активным, энергичным, профессиональным и в то же время оставалось полностью покорным трону. Первое требование предполагало, что дворяне во главе с «птенцами гнезда Петрова» должны были превратиться в сознательных помощников монарха-реформатора, государственных деятелей в полном смысле этого слова. Второе, вопреки первому, оставляло дворянство бесправными, хотя и привилегированными, подданными престола. Идея о выращивании инициативных рабов – любимая мечта монархов, однако мечта совершенно утопическая.
Единственным реальным ее следствием стала все углублявшаяся раздвоенность сознания первого сословия, которое на протяжении XVIII в. так и не смогло четко определить свое место в политической жизни страны. Оно временами проникалось чувством собственной значимости в ходе дворцовых переворотов или в годы правления Екатерины II, то впадало в мрачную апатию, уходя с головой в хозяйственные заботы или ворчливую оппозицию правительству, как это было в царствование Павла I. Так или иначе, мысль о политическом значении своего сословия, о более активном его участии в государственных делах, об ответственности перед обществом и народом упорно сверлила головы просвещенной части дворянства задолго до появления декабризма. Пика же раздвоенность сознания дворянства достигла к началу XIX в. Дело не только в том, что со времени петровских преобразований прошел достаточный срок, позволивший взвешенно оценить итоги начинаний царя-реформатора.
Главное заключалось в необычной насыщенности последней трети XVIII в. политическими событиями как в Европе, так и в России. Пугачевский бунт, большие и малые дворцовые перевороты, просвещенный абсолютизм Екатерины II, упорные, но мучительные духовные поиски «отцов», противоречивые мероприятия Павла I, звучавшие явным диссонансом, либеральные посулы Александра I, оскорбительное господство крепостничества во всех сферах жизни страны – все это питало рост чувства собственного достоинства дворянства, способствовало превращению этого чувства в гражданственность, помогало ощущать себя необходимой для блага страны общественной силой. Идеи Вольтера,