и у меня, но разрешить воспользоваться этими деньгами, несмотря на просрочку, мог только этот человек. Он был основным кредитором, и у него был весь залог. Егор принёс ему проект мирового соглашения, а тот просто разорвал бумагу у него на глазах. Наверное, Егор был уже на грани и сорвался…
– Застрелился прямо в его кабинете… – пробормотал Владимир Николаевич и сокрушённо покряхтел. – Вы, бизнесмены, совсем недооцениваете опасность стрессов…
– Возможно. – Гардези отвернулся от окна и присел на подоконник. – Пожалуй, это действительно стресс, когда начинаешь забывать, что в жизни важнее. – Гардези вздохнул. – Разве не глупо, что Егор оценил потерю бизнеса выше собственной жизни? А этот… – Гардези на мгновение запнулся, словно пытаясь сдержать какое-то слово, и сдержался, – мог спасти Егора, подписав мировую, а вместо этого потерял рассудок, когда его забрызгало чужой кровью…
– Шок и амнезия – это ещё не потеря рассудка, – поправил его Владимир Николаевич.
– Как угодно.
– Ну а вы? – спросил Владимир Николаевич.
– Что – я? – вскинулся Гардези.
Владимир Николаевич сел на подоконник рядом с Гардези.
– Мне даже страшно за вас, Андрей Викторович. Вы хотя бы понимаете, какой душевный груз на себя взяли? Так и вам недолго моим пациентом оказаться…
– Не дождётесь, – обронил Гардези, и Владимиру Николаевичу показалось, что это было сказано вовсе не ему.
– Честно говоря, – нерешительно пробормотал Владимир Николаевич, – не могу простить себе, что позволил вам устроить этот чудовищный эксперимент над больным…
– Но он же сработал, – мрачно отозвался Гардези.
– В этом вам повезло, если вообще можно так выразиться. – Владимир Николаевич снял очки и потёр указательным и большим пальцем переносицу. – Вы ведь назвались его другом…
– Моим другом был Егор Воробьёв, – сквозь зубы сказал Гардези. – Я не мог позволить тому, кто довёл его до самоубийства, укрыться в этой вашей амнезии.
– Это жестоко, – покачал головой Владимир Николаевич, надевая очки.
Гардези поднялся и посмотрел на врача сверху вниз.
– Да бросьте вы, доктор! – отрывисто сказал Гардези. – Вы что, не понимаете? Этот ваш пациент, скорее всего, и в тюрьму даже не сядет, несмотря на своё признание. Да, я не позволил ему спрятаться хотя бы от своей совести. Но лучше уж жить так, чем провести остаток жизни беспамятным овощем в вашей клинике! Так что с моей стороны это было очень даже по-дружески…
– Не уверен, что это для него лучше, – возразил Владимир Николаевич.
– Жизнь лучше любой амнезии, доктор. Прощайте. Спасибо вам за помощь.
– Прощайте, Андрей Викторович, – проговорил Владимир Николаевич. – Вы уж берегите себя. Может быть, вы и добились справедливости, но легче никому не стало… и прежде всего самому вам.
Гардези нахмурился, хотел было что-то сказать, но передумал и стремительно вышел. Владимир Николаевич смотрел ему вслед в окно