получил. Да даже если бы смог рассказать, то не стал бы этого делать. Не смог бы признаться отцу, что променял его на другого человека. Простите меня, Комоло, я не могу ему рассказать о вас. Я должен вас забыть. Даже не так, не забыть, а научиться жить без вас.
–А спина? Что со спиной? Это ожоги!
–Нет,– я лихорадочно затряс головой. – Это просто розги.
Посмотрев на отца, я вдруг отшатнулся, испугавшись. На него было страшно смотреть. Он в раз как-то словно постарел, осунулся, и в его глазах стояли слезы.
–Прости меня, папа, я не хотел пугать тебя,– поднявшись, я подобрал рубашку и, натянув ее, молча поплелся в свою комнату. Рухнул в кровать и тоскливо уставился на слабый отсвет луны. Господи, как же я буду здесь жить дальше? Это там я мог появиться и никто не стал бы удивляться моему появлению вообще, никто не пытался выяснить что у меня за шрамы и от куда, кто я был раньше и что делаю там-то или там-то. Было все безумно просто, хочешь жить – борись! А здесь за само то, что я буду бороться – меня уже не оставят в покое.
В комнату вошел отец, и я поднял голову.
Бросив на стол новую рубашку, он уставился на меня.
–Я попытаюсь сделать так, что бы они оставили тебя в покое. У меня есть кое-какие связи и я воспользуюсь ими, что бы избежать медицинского освидетельствования, но потом нам придется переехать.
–Зачем?
–Что бы ты мог с чистого листа идти в новую школу.
–Мне осталось учиться всего год, папа. Потом институт.
–Джейкоб, я…
–Папа, мне плевать что они подумают обо мне, и что я могу напугать их своим лицом. Я не собираюсь из-за этой царапины терять друзей и полностью менять свою жизнь.
–Тебе будет тяжело, сынок.
–Не сломаюсь,– отвернувшись, я прислушался к слабому шуму на улице. – Там кто-то приехал.
Отец заскрипел зубами и выглянул в окно.
–Журналисты. Уже пронюхали.
–Пошли их куда подальше. Я слишком устал что бы сейчас с ними разговаривать.
–Тебе нельзя вообще с ними говорить. Они хуже ищеек.
–Вот и пошли их к чертям. Вызови охрану, если они будут настаивать. Пап, я правда устал.
Последовавший за этим месяц был самым ужасным, что я вообще мог себе придумать. Поездки в полицию и соцслужбы, казалось, не кончатся никогда. Допросы комиссии по делам несовершеннолетних, журналисты, которые караулили меня и на улице, и в подъезде, и даже возле школы, куда я один раз приехал с отцом, что бы он разобрался в обратном зачислении меня в класс. Даже переключая каналы телевизора, я едва не хватался за волосы, когда разве что не в каждых новостях упоминалось мое имя, и не показывали как я либо выхожу из машины, либо захожу в какое-нибудь здание. Смотрел на эти кадры, и был ужасно собой недоволен. Сам заметил, что совершенно не похож на четырнадцатилетнего ребенка, а уж каким полным ненависти взглядом смотрел на этих самых журналистов, так вообще не мог найти себе оправдания.
Интернет так вообще выдал мне разве что не всю мою биографию до исчезновения, но и целую историю того, где я был все эти три месяца. Оказывается, нашлось разве что