Победы не будет. Перерождение. Алексей Васильевич Миронович

верно говоришь, рыба гниёт с головы. – грустно, с лёгким привкусом горькой злости, ответил Дюк. – Знаешь, а если честно…, ведь так и есть. – зацепило это до боли, душу старого майора. – На земле кто правит? Не президенты, не бог и даже, точнее, тем более!.., не народ, которых мы защищаем. Демократия – полная чушь, золотая пыль в глаза народа. – задумавшись, сказал майор. – В стране бардак, долг государства всему миру, больше, чем прибыль всей страны в десять раз.

      Лейтенант Стивен, слегка кивал Дюку в знак согласия, и после ответил:

      – Да, так и есть, вон слухи уже поползли, что люди хотят переворот замутить в стране, вы, конечно, простите майор, но, если даже прикажут, я не стану против своего народа.

      – Хех! Тоже мне удивил…, думаешь я стану, против кого?.., своих то?.., то есть против себя и своей семьи?! – с лёгкой искривлённой усмешкой, ответил Дюк. – Да не за какие деньги, слишком далеко они зашли, заигрались в свои голодные игры. – высказал своё мнение, майор.

      – Так чего не выскажешь своё мнение на собрании, ты же один из самых ценных и уважаемых людей среди подобных частных организаций? – спросил, лейтенант Стивен.

      – Ты думаешь я не говорил? – посмотрев на лейтенанта усталым взглядом, ответил майор. – Говорил уже…, и не один раз, последняя попытка была на столько удачной, что чуть не скинули с должности. Еле удержался, так как не чего больше не умею. Да и вы для меня, ребята, как дети родные уже стали. – с милой улыбкой, посмотрев на лейтенанта сказал Дюк, и потрепал Стивена по волосам своей широкой и видавшей виды ладонью.

      Стивен улыбнулся в ответ словно сын забияка и майор продолжил:

      – Помогло лишь то, что такие как мы, попадаются раз в тридцать лет! – засмеявшись сказал Беннет. – Раньше, когда мне было двадцать лет, мне было всё равно. А с годами, начинаешь задумываться, мудреть что ли. – вздохнул, снова задумался Беннет почесав голову рукой, допил кофе, и сказал. – Плохое чувство у меня сынок, тревога какая-то в сердце сидит, боюсь почему-то я за вас. Я-то хер с ним, старая бесполезная кляча, но вы… – мучаясь от тревоги, закончил Дюк, потерев крепкую грудь.