в этом смысле мы, конечно, оказались победителями. Это можно спустя столько лет со дня Победы говорить твердо.
Сейчас я, например, жду романа – народной эпопеи. Где он, победитель, созревал, когда же? Мне кажется, что нужен «синтетический» военный роман, который должен начинаться раньше войны, может быть, за десятки лет.
Вероятно, поэтому и я задержался со сталинградским романом. Когда я сосредоточился только на военной стороне этой битвы, ограниченной сорок вторым – сорок третьим годом, то почувствовал, что мне этого мало, потому что герои-то пришли под сталинградские стены каждый со своей судьбой. Как они выдержали натиск и в конце концов победили? Значит, надо исследовать вот это накопление в душе советского человека огромного потенциала сопротивляемости жестокостям войны. А если мы будем только писать о том, как Сталин курил трубку, как он расхаживал по своему кабинету в мягких сапогах, изредка бросая реплики, или как Жуков строгость свою проявлял, – этого уже очень недостаточно.
Надо писать правду, хотя у правды много оттенков»[20].
Здесь, в сущности, развивается то, о чем писатель говорил в конце 60-х годов в беседе с А. Елкиным, определяя замысел сталинградского романа: «Большой роман «Сталинград»…шел от жизни, от наблюдений над жизнью не только военного, но и послевоенного поколения людей. Мне не давала покоя такая мысль: каких бы людей, старых, молодых, совсем юных, я ни касался, нельзя было не заметить очень серьезного обстоятельства: война до сих пор сегодня «продолжается» в человеческих судьбах, оказывает неотвратимое влияние на них.
И я задумался над вопросом: что значит выиграть войну? Победить на поле сражения? Нет, этого мало, и такое еще не будет означать победы в решающем значении этого слова.
Общество выигрывает войну лишь тогда, когда оно сможет залечить и духовные раны, восстановить разрушенные человеческие связи и экономически, и социально, и нравственно доказать не только жизнеспособность, но и превосходство своих идей, системы моральных, нравственных принципов».
Убедившись в том, то «мы победили», осмыслив в романах «Вишневый омут», «Карюха», «Драчуны» повести «Хлеб – имя существительное» социально-политические и нравственные истоки характера народа, ковавшего Победу, писатель смог сесть за «Мой Сталинград»![21]
Конечно, события двух последних десятилетий внесли коррективы в столь оптимистический и, возможно, преждевременный итог (но кто может прогнозировать будущее!), к которому пришел писатель. Он был сыном своего времени. Он связывал победу в войне с торжеством ленинских идей. И, задумывая роман о Сталинграде, признавался: «Война жестоко коснулась не только тех, кто непосредственно в любой форме принимал в ней участие. Война целилась во многие будущие поколения, пришедшие в мир и приходящие уже после 1945 года. Целилась, испытывая на прочность, миропонимание, на стойкость, на мужество, на верность идеалам революции, на нравственную