Конечно, он занервничал, под кепкой закопошились остатки рабочих извилин, но их было слишком мало. Мало, чтобы на простейший вопрос ответить так же незамысловато! Натруженными пальцами с черноземом под ногтями, между которыми дымилась дешевая сигарета, Ласкин утер нос и виновато пролепетал:
– Это не я. Не я ее… честно.
– Не вы, не вы, – успокоил свидетеля Терехов. – Я знаю.
– А че тогда такой вопрос кидать? – недоверчиво буркнул тот.
Непроизвольно Терехов вскинул брови, но как тут не поразиться логике человека, который никак не тянет на мыслящее существо? А вопрос следователя не был хитро выстроенной ловушкой, вырвался нечаянно – так, мысль вслух.
– Спрашиваю потому, – миролюбиво объяснил следователь, – что в данном случае определить за секунды насильственную смерть под силу только крайне наблюдательному и сообразительному человеку.
Терехов, в общем-то, сделал комплимент, и Ласкин, успокоившись, что в душегубы его не зачислили, раздулся от важности и хмыкнул, пожав плечами:
– А че тут соображать? Лежит раздетая, так? Чего она лежит, за городом-то? И холодно… в смысле… ночью холодно, а девка без всего. Выходит, не сама разделась, не сама разлеглась, так? А раз не сама, то ее… ну, ты понял, да? И выкинули сюда.
– Павел! – позвала следователя Ольга Коноплева.
Извинившись, что приятно поразило Ласкина (начальствующий народ нынче не шибко вежливый), Терехов спустился с бугорка, перешагнул через расщелину и очутился рядом с Олей, сидевшей у трупа девушки на раскладном стульчике.
При определенных манипуляциях с косметикой Ольга смотрелась бы красоткой, на маловыразительном лице можно нарисовать все что угодно, но! Двадцатидевятилетняя Оля женщина властная, с характером, энергии в ней через край, что отталкивало от нее прежде всего мужчин. Не удивительно – превыше всего подобные дамы ставят собственные интересы и карьеру, а любому человеку хочется тепла, ласки, заботы. Впрочем, поток сознания, захватывающий Павла по тому или иному поводу, сейчас не имел отношения к делу.
Его тень упала на тело жертвы, к тому времени ее изрядно поворочали, осматривая. Солнце взошло высоко, отчего пропал романтический ореол, спящей богиней на плоту девушка больше не казалась. Наверняка при жизни она и была богиней, нравилась мужчинам всех возрастов, хотя на данный момент трудно об этом судить, так как смерть меняет человека с первых же минут. И как меняет! Стали отчетливо видны следы кровоподтеков на запястьях и щиколотках, кожа приобрела характерный восковой оттенок, черты лица слегка расплылись и на глазах теряли привлекательность.
– Что скажешь? – обратился Терехов к Ольге: позвать позвала, а сама сидит, копаясь в кейсе, будто не видит, что он подошел.
Она поднялась, потирая поясницу, будто старая бабка – какая показуха, мол, тружусь-горю на работе:
– Следы насилия ты видишь и без меня, но это не одно и то же с насильственной смертью.
– То есть?
– Связанные