Ласкин и жил красиво, там он не пил, был богат, жил во дворцах, по воздуху летал аки птица… поэтому любил поспать, чтобы достойно пожить хотя бы во снах. Однако нутро горело, будто там адское пекло, он позвал:
– Роза… Роза… (Жена не прибежала на помощь.) Ну и хрен с тобой. Настька… Настька, зараза, живо ко мне!
Скрипнула дверь, значит, кто-то пришел на зов, Ласкин приподнял подушку и одним глазом взглянул, кто именно. На пороге комнаты стояла жующая падчерица Настя, одной рукой держась за дверную ручку, во второй сжимала надкусанное яблоко. Слабым голосом умирающего Ласкин проблеял:
– Чего стоишь? Неси папе попить.
– Рассола или воды?
– То и другое. А также третье…
– Ага, мамка мне потом по шее накостыляет за третье.
М-да, мамка у них баба – ух! Женился он на Розе, когда ее дочери было десять лет, обе остались без жилья, их муж-отец подался в бизнесмены, нахватал долгов и сбежал. Расплачиваться пришлось Розе имуществом, так девчонки и остались на улице – куда это годится? Ласкин пустил их пожить. Потом предложил пожениться, чтобы узаконить в глазах поселка и чтоб прописка была, а то ведь без нее никуда – ни на работу, ни в школу дитё устроить. Но условие выдвинул: брак фиктивный, посему живи в радость и не мешай другому жить, конкретно – ему. Он-то имел в виду выпивку – это ж святое, на нее не посягать. Некоторое время Роза честно выполняла договор, ничего так стало – она стирала, убирала, готовила, а потом как-то так получилось случайно… Короче, проснулся однажды Ласкин, а Роза – вот она, рядышком дышит себе как ни в чем не бывало.
Вова Ласкин понял: ему труба, неудачник потому что. И подползла же, гадюка, когда он подвыпил! Ласкин растолкал Розу и предупредил, что договор остается в силе, никаких поблажек, да и вообще! На фиг ему это самое, если он ничего не помнит, может, этого самого и не было.
Роза хохотала, аж закатывалась, сказала, он похож на обманутую девственницу. И чего было делать? Смириться только. Бабы без тоталитаризма не могут, либо муж устанавливает режим кулаков, либо, если вожжи отпустил, жена строит дурака. Конечно, победила Роза, стала свои порядки наводить, а он – прятать бутылки, утаивать денежки – зарабатывал, кстати, неплохо. В общем, началась не жизнь, а сплошные прятки.
Одна Настюха была в радость, из-за нее он и терпел узурпатора мамашу. Теперь Насте двадцать два года, по мнению Ласкина девка сладкая, как конфета, все при ней, чтоб радовать глаз: лукавая, румяная, губы алые и аж лоснятся, глазастая, телом упругая, а не чехонь, выловленная в голодный год. Одним словом, в самом соку. Но главное, у них душевные отношения, он ее отмазывает от мамы, она к нему с пониманием, а сейчас стоит и лыбится!
– Так что ж, умирать теперь папе? – со слезой в голосе спросил он. – У меня ж стресс тяжелый, твой папа чуть не умер недавно, когда с трупом повстречался.
Всем соседям Ласкин поведал о находке на пустыре, и, как водится, каждый раз его повествование обрастало новыми подробностями, а он ощущал себя былинным героем – могучим, смелым, мудрым. Но сейчас «герой» не в форме, он сел на