не морочьте мне голову.
Ваш бесконечно преданный друг».
Черт-те что
– Черт возьми! – вскрикнул я, протерев глаза.
Мимо меня проходили люди. Их вид меня поразил. У них были предметы утвари вместо голов. Вот идет: на месте головы сидит крепко чайник. Ручка стучит по боку чайника.
Человек-чайник прошел мимо. А эти двое – кастрюлька и сковородка.
А! Что это?
Это уж слишком! Деревянная ложка! Маленькая деревянная ложка вместо головы.
Человек-ложка сказал: «Ни туды ни сюды и дррр-брым!»
Я отскочил в сторону, в подъезд. Другой с головой-кастрюлькой ответил: «Андрюша врим бегали дрлинг…»
С головой-ложкой сказал: «Ну не бывали, бывали, туды и сюды…»
Тот другой ответил: «А-а-а… вррр-трр-врт…»
С головой-ложкой сказал: «Пер-вер-дер – обдурили Дария…»
Другой засмеялся: «И… и… и… хи… хи… хи…»
Я поинтересовался:
– О чем здесь, прошу вас, скажите, вы только что говорили?
Они оба сказали:
– Дербртвр…
Пуговица
(Мой дядя)
Так и запомнился мне мой дядя – когда он приезжал к нам в гости в те далекие времена – с огромной пуговицей на кальсонах.
Таким запомнил я дядю в детстве, таким остался он на всю жизнь – с огромной пуговицей на кальсонах.
И когда говорят у нас в доме о дяде, когда вспоминают его светлый образ, его заслуги перед государством, то передо мной возникают его кальсоны с огромной пуговицей от пальто.
Отец говорит: «Он был красив», – я вижу пуговицу на кальсонах.
Мать вспоминает его улыбку – я вижу пуговицу на кальсонах.
Когда я смотрю на его портрет – я вижу его кальсоны с огромной пуговицей от пальто.
Н2 + ? = !
Почувствовав пустоту и тяжесть на сердце, я разбил кулаком графин с водой. Но разве беда в том, что я разбил графин с водой? Ведь я разбил его в своей комнате, оставшись наедине с графином. Вода пролилась из графина на пол. Но разве беда в том, что она пролилась на пол? Вода прошла в щель в полу, стала капать вниз, на второй этаж, но разве я мог об этом подумать? В то время, когда я смотрел на воду, раздался внезапно страшный взрыв. Мне оторвало голову, но разве я виноват, что ее у меня оторвало?..
Ведро воды
Мой дорогой учитель! Раздражаясь, он говорил быстро-быстро, захлебываясь словами, постепенно теряя смысл слов и взаимосвязь между ними.
Он говорил мне:
– Учи уроки, без знанья – тьма, стул, стол, табуретка, мы, вы, Амстердам…
Он, безусловно, знал, что хотел сообщить, и он, безусловно, желал мне добра, но он так жаждал все это сразу сказать и вывести меня в люди, что немножечко торопился, и я не всегда понимал его.
Я не получал тот комплекс знаний, который он нес мне от всей души. Наоборот, я все страшно путал, и доходило прямо-таки до абсурда – весь мир мне казался черт знает чем.
Как-то осенним холодным утром мой педагог сказал, что он болен, а мне лично стал говорить очень быстро несметную кучу слов. Потом он схватился за голову и так долго