На Волге всегда ветер, пахнет нефтью, пейзажи однообразны и публика на пароходах скучная – все картузы и дешевые цепочки на жилетах, не с кем поговорить и не бывает интересных встреч. На морских пароходах куда интереснее.
Я ведь ехал в Петербург, рассчитывая совершить там много всяких дел и повидаться с Вами, но по пути в Москве заболел и пятнадцать дней пролежал в клинике. У меня подгуляли легкие. Теперь чувствую себя недурно, бациллы сидят спокойно, но осенью, вероятно, придется удирать куда-нибудь. Доктора запретили работать, и я теперь изображаю нечто, похожее на театрального чиновника: ничего не делаю, никому не нужен, но стараюсь сохранить деловой вид.
Вы спрашиваете насчет жетона[36]. Когда он надоест Вам, то пришлите его по адресу: Лопасня, Моск. губ.
Пришлите мне астраханскую афишу «Чайки»[37]. Конечно, успеха Вам желаю громадного, постоянного, такого же крепкого и прочного, как моя вера в Ваш славный симпатичный талант. Только не болейте, пожалуйста. Позвольте пожать Вам руку и пожелать всего хорошего.
Еще раз благодарю.
Преданный Вам А. Чехов.
Этим летом не будете ли играть где-нибудь на юге? Например, на Дону, в азовских и черноморских городах? На Кавказе? Я буду там к августу.
19 января 1899 г., Ялта
Я огорчен, Вера Федоровна: Вы задали мне неразрешимую задачу. Во-первых, я во всю жизнь мою никогда не писал рецензий, для меня это китайская грамота, во-вторых, я не пишу в «Новом времени»[38]. Я огорчен, что не могу исполнить Вашего желания, и боюсь, что Вы не поверите, до какой степени я огорчен. Ваше желание для меня свято и не уметь исполнить его – это уж совсем конфуз. Кстати сказать, в «Новом времени» я не работаю уже давно, с 1891 года. За книгу большое Вам спасибо, я прочел ее с удовольствием. Что написать о себе? Живу я в Ялте, скучаю; здесь надоело мне все, даже очень хорошая погода, хочется на север. Если будут деньги, то в начале весны поеду за границу, в Париж.
Моя «Чайка» идет в Москве уже в 8-й раз, театр всякий раз переполнен. Говорят, поставлена пьеса необыкновенно и роли знают отлично. М. И. Писарев, кончив пьесу, сказал, что в соседней комнате лопнула «бутылка» – и публика смеялась; московский исполнитель сказал, что лопнула склянка с эфиром – и смеха не было, все обошлось благополучно. Как бы ни было, писать пьесы мне уже не хочется. Петербургский театр излечил меня[39].
Зачем Вы все болеете? Отчего не полечитесь серьезно? Ведь болезни, особенно женские, портят настроение, портят жизнь, мешают работать. Я ведь доктор, я знаю, что это за штуки.
Вы пишете, что имеете успех;[40] мне это известно, я радуюсь, в то же время мне досадно, – досадно, что не приходится видеть Вас. Вы превосходная артистка, только жаль, что нет у Вас подходящего entourage’a, нет театра, нет товарищей. Вам бы хоть в Москву, в Малый театр. Тут все-таки больше на искусство похоже и между артистами немало хороших людей! В Москве Вы имели бы громадный успех, вообразить даже трудно.
Где Вы будете летом? Где будете играть? Если где-нибудь близко к Москве, то я приехал бы взглянуть