шно смотрели на неё, не вызывая страха. Девушка подбрела к одной из картин, чтобы узнать у изображённых на ней персонажей, где она находится. Пришлось встать на носочки, чтобы закатанные к ней глаза увидели спрашивающего. Однако напрасно – там только напыщенно фыркнули в ответ. Ничего не оставалось, как только пожать плечами. Вокруг висела почти неосязаемая тишина. Она поскребла старую и некачественную позолоту на деревянной рамке картины, пыль которой также медленно, словно в воде, осыпалась вверх. Снова ни звука. Бесшумные шаги вереницей волочились вокруг люстр, в поисках противоядия скуки. Но стоило поднять голову наверх, как смешанный с недоумением застывший ужас накрыл волной оцепенения всё тело.
От шока, казалось, онемели глазные мышцы, вдруг потерявшие способность отводить взгляд. Далёким эхом доносился безумный смех участников костюмированного бала, среди которых толпились не только люди. Кишмя, сплошь и рядом сверкали отвратительные улыбки демонов и чертей всех мастей, но их, казалось, никто не видел, или воспринимал за людей.
Гипноз ли?
Посреди пространства стоял трон с маленькой металлической куклой. Наряженные в животных, люди танцевали на сценах безобразные танцы на залитом густой, багряной кровью полу, расплёскивая её и дёргаясь, будто бы в конвульсиях от эпилептического припадка. Где-то издалека помимо шума раздавался гром ритмичной музыки. Праздновавшие вместе восхваляли неживую куклу на троне посреди залы и посвящали ей торжественные тосты. Небольшого размера, малоподвижный хозяин всего и всех вокруг – бездушный металлический голем, наделённый сознанием.
Её крик словно глотал сам воздух. Шея уже порядком затекла и отзывалась болью в позвоночник, но она не переставала пытаться докричаться до присутствующих, чтобы они прекратили это безумие. Взгляд упал на одну из женщин, держащую младенца на руках. Лицо её светилось счастьем, но что она делает? Передаёт смердящему чёрту своего ребёнка, толпы соучастников разрывает гул одобряющих аплодисментов.
Сердце бешено колотилось, предчувствуя наступление естественной усталости от бесполезных действий. Дыхание сбилось, ещё больше осадив и так охрипший голос. Она как могла кричала в пустоту, прыгая и махая руками, чтобы её заметили. И единственным, кто это сделал, была та кукла на троне, кукла с неподвижным металлическим лицом. Искусственная голова задрала себя настолько вверх, что это неживое лицо стало параллельно самому потолку, издалека и неестественно вглядываясь в самую душу кричащей.
Рин проснулась в холодном поту от звуков неприятного писка датчиков в спальной капсуле.
Глава 2
Солнечные лучи осторожно пробивались сквозь зелёную листву подвесных аллей. Столичные парки были лучшими в мире, поскольку планировались последним из талантов, который оказался как раз архитектором. Завидев своих однокурсников, Атэ поспешил закрыть релаксационную камеру, и ортопедическая скамья сразу включила массажный режим. Встречаться с «пробирочными», как он их про себя называл не хотелось вовсе. Он думал о том, что этому математическому раю так не хватает искусства и чувств. В исторических записях эпохи Начала парень обнаруживал множество свидетельств о существовании чувствующих, однако не успел увидеть и последнего. Достижения творцов прошлого хранились в музеях, выставленные на всеобщее обозрение, но их никто не мог понять. Они были подобны осколкам разбившегося хрустального графина: всё ещё светили, но человека, способного собрать их воедино уже не было. Генетики бились над созданием таланта, однако, безрезультатно.
Тем временем Эа и Рин прошли мимо. Их белая форма только мелькнула в полупрозрачном экране капсулы. Атэ был единственным в Академии, одним из редких хьюманов, рождённых естественным путём. Потомственная ветвь аристократов по-прежнему не практиковала производство наследников через Генетический центр, подражая традициям. Хотя рождение Атэ являлось случаем исключительным, ведь его родители самостоятельно нашли друг друга для образования брака. На Атэ возлагались большие надежды: предполагалось, что он станет новым чувствующим, но парень оказался только математиком, хотя его способности были гениальны даже для хьюмана нового поколения.
В восемь Атэ поступил в Учреждение среднего звена, пропустив начальное звено. Завершив обучение экстерном, спустя три года он оказался в Академии Космических связей. Его мозг изначально являлся более заточен под рациональную обработку информации. Поэтому Атэ ценили в качестве одного из перспективных студентов для пилотирования экспедиций, но не более того. И это задевало его самолюбие. Он считал себя аристократом, и изо всех сил стремился обладать уникальностью, имея заслуги во всех без исключения областях.
Каждый раз, проходя по пустынным коридорам родового замка, он искоса поглядывал на украшающие их древние картины, порой даже касаясь, но совершенно не будучи в силах понять их. Создание подобного рода вещей не поддавалось логическому анализу, поскольку не имело практического значения. Не требовалось для выживания. Однако древние деятели искусства ставили творчество выше потребностей организма. Атэ не понимал, зачем. Для чего Ван Гог отрезал мочку уха, с какой целью люди запирались в пещерах лишь