как объяснить. Запах стоит, как в мясных отделах в продуктовых магазинах. Да и холод почти такой же. Я начинаю замерзать. По предплечьям бегают таких размеров мурашки, что об них можно шкурить дерево.
Все двери выдернуты вместе с косяками и висят на хлипких гвоздях. Из каждого проёма брезжит слабый свет. Первая комната справа от меня была светлее всех. Я вошёл внутрь. Внутри стояла одинокая детская кроватка с высокими краями. По облупившейся краске ещё можно было понять её основной цвет. Светло-зелёный. Внутри старый пуховый полосатый матрас. И плюшевая птичка, похожая на воробья, но скорее всего являвшаяся плодом воображения её создателя. На стене была картина. Нет, не картина. Фотография. Подойдя ближе, я стёр толстый слой пыли, осыпавшийся на пол, словно свежий влажный снег.
Это моя семья. Точнее, свадебная фотография моих родителей. Моя мама, ещё такая худенькая. Стоит в белоснежном скромном платье. На её голове не было фаты, только белая ленточка на лбу, захватывающая завитые локоны волос на затылке. В её руках пышный букет. Но что за цветы, я и понятия не имею.
Отец, такой высокий и широкоплечий, стоит. Улыбается. Никогда не видел его таким счастливым. Никогда. Его галстук криво повязан. Знаю, что потом мама всё-таки научила его завязывать галстуки, надевать одинаковые носки и не забывать пользоваться одеколоном.
Вокруг стоят мои бабушки и дедушки. Лично мне не довелось их узнать.
Мамин живот на фотографии изрезан лезвием. Словно кто-то ножом прошёлся, а потом только поместил фотографию за стекло рамки. Тут я услышал дребезг позади меня, будто огромный прозрачный пласт стекла уронили с большой высоты. Я резко обернулся и сшиб плечом фотографию со стены. Она упала, стекло разбилось, а сама фотография потрескалась и пожухла, словно цветок, надолго оставленный без человеческого внимания.
Я прижался спиной к стене, мне некуда было бежать. Но звук был единственным. За ним не последовало ничего, кроме стука моего собственного сердца, подступившего к самому горлу. Я мог ощущать его гландами.
Медленно, меряя каждый пройденный сантиметр, я приблизился к выходу и высунул голову так, чтобы торчал только один глаз. Никого. Ни справа, ни слева. Я вышел и двинулся дальше.
Если раньше стены несли на себе просто старую краску, то теперь начинался голый бетон. Проём слева. Дверь отсутствовала вообще. Я боязливо заглянул внутрь. Сзади опять послышался хруст стекла, и я забежал в комнату. Спрятался за письменным столом, стоявшим прямо в центре. Сел и прижался затылком к задней панели стола, такой широкой и массивной, что там можно было бы при желании спастись от ядерного взрыва.
Опять одиночный звук и ничего после него. Я встал, тяжело дыша. Я знаю, что это за стол. За таким я делал уроки первые восемь классов школы. На нём лежали простые одноцветные тетради, подписанные мои куриным почерком. Учебники. Сверху лежал серый по Литературе. Терпеть не мог этот предмет, особенно то, как наш учитель