15-го, в день своих именин, он поедет в театр. Мы убьем его на дороге.
10 июля
Из Петербурга снова приехал Андрей Петрович. Я вижу его лимонного цвета лицо, седую бородку клином. Он в смущении мешает ложечкой чай.
– Читали, Жорж, разогнали Думу?
– Читал.
– Да-а… Вот вам и конституция… На нем черный галстук, старомодный грязный сюртук. Грошовая сигара в зубах.
– Жорж, как дела?
– Какие дела?
– Да вот… насчет генерал-губернатора.
– Дела идут по-хорошему.
– Что-то уж очень долго… Теперь бы вот… Самое время…
– Если долго, Андрей Петрович, – поторопитесь.
Он сконфузился, – барабанит пальцами по столу.
– Слушайте, Жорж.
– Ну?
– Комитет постановил усилить террор.
– Ну?
– Я говорю: решено ввиду разгона Думы усилить террор.
Я молчу. Мы сидим в грязном трактире «Прогресс». Хрипло гудит машина. В синем дыму белеют фартуки половых.
Андрей Петрович ласково говорит:
– Скажите, Жорж, вы довольны?
– Чем доволен, Андрей Петрович?
– Да вот… усилением.
– Чего?
– Боже мой… Я же вам говорю: усилением террора.
Он искренно рад сделать мне удовольствие. Я смеюсь:
– Усилением террора? Что же? Дай Бог.
– А вы что думаете об этом?
– Я? Ничего.
– Как ничего? Я встаю.
– Я, Андрей Петрович, рад решению комитета, но усиливать террор не берусь.
– Но почему же, Жорж? Почему?
– Попробуйте сами.
Он в изумлении разводит руками. У него сухие желтые руки и пальцы прокопчены табаком.
– Жорж:, вы смеетесь?
– Нет, не смеюсь.
Я ухожу. Он наверное долго еще сидит за стаканом чая, решает вопрос: не смеялся ли я над ним и не обидел ли он меня. А я опять говорю себе: бедный старик, бедный взрослый ребенок.
11 июля
Ваня и Федор уже в Москве. Я подробно условился с ними. План остается тот же. Через три дня, 15 июля, генерал-губернатор поедет в Большой театр.
Чистый сбор со спектакля поступит в пользу комиссии о раненых воинах. Он не может не быть в театре.
В 7 часов Эрна отдаст мне снаряды. Она приготовит их в гостинице, у себя. У ней в комнате готовые оболочки и динамит. Она высушит на горелке ртуть, запаяет стеклянные трубки, вставит запал. Она работает хорошо. Я не боюсь случайного взрыва.
В 8 часов я раздам снаряды. Ваня станет у Спасских ворот, Федор – у Троицких, Генрих – у Боровичьих. За нами теперь не следят. Я в этом уверен.
Значит, нам дана власть: острый меч.
На моем столе букет чахлой сирени. Зеленые листья поникли, бледно-лиловые кудри увяли. Я ищу в увядших цветках пять листиков, – счастье. И я рад, когда нахожу его, ибо дерзким удача.
14 июля
Я помню: я был на севере, за полярным кругом, в норвежском рыбачьем поселке. Ни дерева, ни куста, ни даже травы. Голые