взрыв был рассчитан верно и все-таки кончился неудачей. Я колеблюсь. Я взвешиваю все «против» и «за». И я не знаю: пойдем ли мы во дворец? Трудно решить и нужно. Трудно знать и еще труднее узнать.
13 августа
Ваня барин: мягкая шляпа, светлый галстук, серый пиджак. У него по-прежнему вьются кудри, блестят задумчивые глаза. Он говорит:
– Жалко Федора, Жоржик.
– Да, жалко.
Он улыбается грустно:
– Да ведь тебе не Федора жалко.
– Как не Федора, Ваня?
– Ты, ведь, думаешь: товарища потерял. Ведь, так? Скажи, так?
– Конечно.
– Ты думаешь: вот жил на свете революционер, настоящий революционер, бесстрашный… А теперь его нет. И еще думаешь: трудно, – как быть без него?
– Конечно.
– Вот видишь… А про Федора ты забыл. Не жаль тебе Федора.
На бульваре играет военный оркестр. Воскресенье. В красных рубахах, с гармониками в руках бродят мастеровые. Говор и смех.
Ваня говорит:
– Слушай, я вот все о Федоре думал. Для меня, ведь, он не только товарищ, не только революционер. Ты подумай, что он чувствовал там за дровами? Стрелял и знал, каждою каплею крови знал: смерть. Сколько времени он в глаза ее видел?
Жоржик, не то. Я не про то. Ну, конечно, не испугался… А знаешь ли ты его муку? Знаешь ли муку, когда он раненый бился? Когда темнело в глазах и жизнь догорала? Ты не думал о нем?
И я отвечаю:
– Нет, Ваня, не думал.
Он шепчет:
– Значит, ты и его не любил…
Тогда я говорю:
– Федор умер… Ты лучше вот что скажи: идти ли нам во дворец?
– Идти во дворец?
– Да.
– Это как?
– Ну, взорвать весь дворец.
– А люди?
– Какие люди?
– Да семья его, дети.
– Вот ты о чем… Пустяки: им туда и дорога…
Ваня примолк.
– Жорж.
– Что?
– Я не согласен.
– Что не согласен?
– Идти во дворец.
– Что за вздор?.. Почему?
Я не согласен убивать детей.
И потом говорит, волнуясь:
– Нет, Жорж, послушай меня: не делай этого, нет. Как можешь ты это взять на себя? Кто дал тебе право? Кто позволил тебе?
Я холодно говорю:
– Я сам позволил себе.
– Ты?
– Да, я.
Он всем телом дрожит.
– Жорж, дети…
– Пусть дети.
– Жорж, а Христос?
– При чем тут Христос?
– Жорж, помнишь: «Я пришел во имя Отца моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете».
– К чему, Ваня, тексты?
Он качает головой.
– Да, ни к чему…
Мы оба долго молчим. Наконец, я говорю:
– Ну, ладно… Будем на улице ждать.
Он весь светлеет улыбкой. Тогда я спрашиваю его:
– Ты, может быть, думаешь, я ради текстов?
– Нет, что ты, Жорж?
– Я решил: так риска меньше.
– Конечно, меньше, конечно… И вот увидишь: будет