же вы убежали?
– Странно… Если за вами следят, что вы будете делать?
– За вами следили?
– Если бы не следили, я бы не убежал.
– Слушайте, – сказал я, – товарищи могут подумать, что вы трус.
Он долго медлил ответом:
– Я не трус. Я должен был убежать. Каждый убежал бы на моем месте… И разве нужно было, чтобы меня без пользы арестовали?
В это время вошел в ресторан Каляев. По его лицу было видно, что он очень взволнован. Иногда он мельком взглядывал на Боришанского. Наконец, он не выдержал:
– Почему вы убежали, Боришанский?
Боришанский посмотрел на него:
– Что бы вы сделали, если бы шпионы вас окружили?
Каляев ничего не ответил. Не могло быть сомнения, что Боришанский говорит правду. Оставаться же с бомбою на глазах у филеров значило губить и себя, и товарищей, и самое дело.
Покушение не удалось. Жить всем членам организации в Петербурге не было цели. Швейцер в тот же день уехал с динамитом обратно в Либаву, Боришанский в Бердичев, Каляев в Киев, Покотилов в Двинск, где должен был ждать известий от нас Азеф. Я остался еще на день в Петербурге и вечером встретился с Сазоновым.
Мы поехали с ним на острова. У взморья я, наконец, решился заговорить.
– Слушайте, почему вы не хотели отъехать от дома Плеве?
Сазонов обернулся с козел ко мне:
– Почему?.. я надеялся, может быть, он опять поедет.
– Но вы, ведь, знали, что этого не будет?
– Эх… Ну, конечно…
Он опустил голову. Через несколько минут он снова заговорил:
– Стою я, бомбу на коленях держу… Жду… Знаете, ничего… только ноги похолодели…
Он махнул рукой. Потом вдруг быстро обернулся ко мне:
– Это я виноват.
– В чем?
– Да вот… в неудаче.
Конечно, Сазонов был виноват менее всех, и я с гораздо большим правом, чем он, могу приписать неудачу 18 марта себе.
В Двинске Азефа не было. На почте не было условных от него телеграмм до востребования. На вокзале, меня встретил Покотилов. Его первые слова были:
– Валентин арестован.
– Как арестован?
– Его нет. Телеграмм тоже нет. Что делать?
Азеф только впоследствии объяснил, что в Двинске заметил за собой наблюдение и, скрывая следы, три недели ездил по России. Тогда его отсутствие в такой важный момент мы могли объяснить только его арестом.
Покотилов, волнуясь, с мелкими каплями крови на лбу, говорил:
– Валентин арестован. Покушение не удалось. Но Плеве будет убит… Плеве непременно будет убит… Неправда ли, Веньямин?
Я молчал. Мне думалось: потеря в решительную минуту Азефа лишала организацию единственного опытного террориста, – более того: лишала ее руководителя. Руководительство переходило ко мне, а я не чувствовал себя подготовленным к нему. Я попросил Покотилова съездить к Швейцеру и привезти его в Киев, куда должен был приехать и Боришанский. Я хотел посоветоваться с товарищами.
Я считал,