сумерках коридоров уже кое-где проступали блекло-серые провалы; от погасших ламп исходил густой, жирный чад остывающего масла и обугленных фитилей.
Я спустился в холл первого этажа, откуда вели лестницы в кухонные помещения, как вдруг из мрака протянулась мертвенно-бледная рука и вцепилась в мое плечо.
Я испустил вопль.
– Тише! Тише! Не кричите… нельзя никого звать! – раздался умоляющий шепот.
Передо мной стоял Лампернисс.
Он дрожал всем телом – в полутьме его истощенный силуэт ходил ходуном, точно деревце под порывами шквального ветра.
– Ведь это вы поставили ловушку, – прошептал он, – так, значит… вы знали?.. Я бы никогда не посмел… Вот один и попался! Вы должны пойти, я боюсь. Думаете, это они гасят лампы?
Возражать было бесполезно; его рука сжала мое предплечье, как тисками, и с неожиданной силой старик увлек меня к лестнице наверх.
И я вновь проделал путь на чердак, только на сей раз с пугающей быстротой – Лампернисс буквально тащил меня. Никогда я не видел его таким разговорчивым, как в эти лихорадочные минуты, – и таким счастливым: сквозь заросли на его лице глаза пылали, как две раскаленные жаровни, и причиной тому была радость.
Лампернисс наклонился ко мне с таинственным видом, словно собираясь доверить важный секрет:
– Я, конечно, понимаю – это Он… Но ведь Он мог бы забыть. Если бы Он забылся и забыл про меня, а? И время, и законы природы – все здесь во власти каких-то загадочных сил, которые то погружают в забвение, то пробуждают память. А вдруг Он забыл, и кто-то другой гасит лампы? Я кое-что о них знаю. Они злы оттого, что такие маленькие, и издеваются над всеми, кто больше них. В судьбах грядущего им не отведено никакой роли. И значит, их можно ловить в эту противную крысоловку… ага, так им и надо! Я бы их убивал и мучил – тогда ведь мои лампы не гасли бы и никто не посмел бы украсть у меня краски?
– Не знаю, о ком вы говорите, Лампернисс, и вообще ничего не понимаю, – как можно мягче сказал я.
– Ах да, ведь здесь и нельзя отвечать по-иному.
В конце крутого подъема, на самых подступах к чердаку, его лихорадочный порыв внезапно угас.
– Послушайте, – прошептал он, – вы ничего не слышите?
Он так затрясся, что и по мне словно пробежали разряды из лейденской банки.
Да, я тоже слышал…
Высокий пронзительный звук, вгрызающийся в барабанные перепонки, – звук бешено работающего по металлу тонкого напильника.
Временами звук затихал, и в эти мгновенные передышки слышалось что-то вроде раздраженного птичьего чириканья.
– Бог мой, – полу всхлипнул, полусглотнул Лампернисс, – его СПАСАЮТ!
Я оттолкнул Лампернисса и попытался пошутить:
– С каких это пор крысы распиливают ловушки, чтобы освободить своих соплеменников?
Точно пернатый хищник, старик впился в меня желтыми скрюченными пальцами.
– Молчите… и не вздумайте открыть люк – они разбегутся по всему дому! И погаснет свет! Слышите вы, несчастный?