Ненавижу, как же я тебя ненавижу, боже мой! Ненавижу! – она кричала, почему-то очень отчетливо представляя, как это выглядело со стороны.
Вот – Алечка, в белом льняном платье и белых же кроссовках, волосы – наверх, помада-шанелька была в начале вечера, оттенка пламп руж, а теперь вся съелась. На губах вместо нее – некрасивые черные корочки – следы вина. Стоит, опершись рукой на темный край помойки. Бачок пахнет невыносимо – банановой кожурой, прокисшим творогом, сырым мясом.
– Я больше не могу так, не могу! – Она садится на тротуар, прямо так, прямо своим льняным белым платьем, и через расплывающуюся оптику слез смотрит на Гошкины кеды – так красные, а так, если прищурить глаза и поймать свет от фонаря – фиолетовые.
Кеды делают два шага к ней, потом появляется его рука, вторая, он поднимает ее на ноги, накидывает на плечи свою толстовку, доводит в обнимку до круглосуточной едальни. Там она запросто за пять минут приканчивает необъятную тарелку пасты, а он смотрит на нее и молчит.
Он заказывает ей кофе, и, пока она выводит на пенке параллельные линии – все, что она может сказать о своей дрожащей, пьяной душе – прямо тут, внутри кофейной чашки, ты только посмотри, Гоша, посмотри! – он вызывает в приложении такси.
Через десять минут они дома, он снимает с нее кроссовки и платье, накрывает ее одеялом, гасит свет и целует в щеку. К ней тут же запрыгивает кот – хоп, и он мгновенно привалился своим толстеньким теплым боком к ее локтю. Она закрывает глаза. Во рту – призраки вина, пасты, кофе, все вперемешку. И в голове вперемешку – коротенькие, драные мысли:
– Наверное, все в порядке.
– Наверное, так надо.
– Завтра – посмотрим.
– Сейчас – спать.
На следующий день Гоша – долбаный аутист и передатчик длинных волн любви – ничего ей не сказал. И Аля опять оставила все как есть.
Третий раз – свежий, совсем недавний. Тогда и надо было уходить. Задержка, полоски, утром на такси до гинеколога, минимальный срок, таблетка. Даже не пришлось ничего ему объяснять.
Когда она приехала домой – немного тошнило, тянуло низ живота, вот, сейчас-сейчас, должно начаться, – и плюхнулась на диван в гостиной за его спиной, еще пару минут он сидел носом в компьютер, не разворачиваясь. В его наушниках громко играла музыка – Аля не могла различить, что именно, наверное, какой-то изощренный фанк никому, кроме него, не известной инди-группы.
Потом он вдруг дернулся, развернулся – увидел ее в отражении монитора. Стащил наушники, улыбнулся.
– Аль, я билеты купил. Погнали в Болгарию через три недели. У тебя же есть шенген?
У нее были деньги – фрилансовые переводы и репетиторство приносили достаточно, она не была на море вечность. Надо ехать, надо ехать – промывать нос, полоскать горло – зайти подальше от берега, набрать соленой воды – выдуть, выплюнуть, скорчить рожу, мучиться жаждой весь заплыв до самого берега, потом не болеть после сентябрьских промоченных ног. До октября, конечно, хилый защитный