людей трудно назвать добропорядочными обывателями, но у большинства из них в душе до сих пор живы понятия чести и благородства. – Он был тих и задумчив. – Возможно, именно этим и объясняется, что они смогли объединить вокруг себя столько наций и языков. И я уверен, что они еще удивят этот мир, надо только помочь им вновь обрести достоинство…
Спустя три часа небольшой частный самолет марки «фалькон», натужно гудя турбинами, взлетел с обледенелой посадочной полосы Домодедовского аэропорта и ввинтился в ночное русское небо, развернувшись носом в сторону Европы. Старый сидел у иллюминатора с поднятой шторкой и смотрел на море огней, уплывающее назад. Когда зарево ночного города скрылось за горизонтом, он задернул шторку, откинулся на спинку кресла и улыбнулся. Пожалуй, ему начала нравиться эта страна, а климат… что ж, когда он был тралсом-черпаком на норвежском драккаре, у него никто не спрашивал, нравится ли ему климат. И ничего – выжил.
5
– Ну ладно, Роджер, я пошла. Уже поздно. Ирина, наверное, на меня сердится.
Фотограф вздохнул и наклонился вперед, пытаясь дотянуться губами до щеки, но девушка слегка дернула головой, отчего щека ее оказалась закрыта упавшей прядью рыжих волос, и насмешливо произнесла:
– Фу, Роджер, ты же уже большой мальчик. В твоем возрасте целоваться в подъезде – дурной тон.
Фотограф дернулся и, покраснев, резко отстранился:
– Саша, зачем ты надо мной издеваешься?
Рыжая кокетливо рассмеялась:
– Разве?
Качнувшись вперед, она мимолетным движением скользнула губами по его заросшей щеке и тут же, ловко вывернувшись из кольца вскинутых рук, стремительно взлетела вверх по лестнице. На середине пролета она приостановилась и, вскинув руку в прощальном жесте, бросила: «Ладно, не переживай, до завтра», после чего на оставшегося в одиночестве мужчину снова обрушился дробный стук ее каблучков, затем хлопнула дверь и все стихло. Фотограф задумчиво похлопал себя по карманам, извлек помятую пачку, сунул в рот сигарету, прикурил, на мгновение замер, уставившись на трепещущий язычок, который явно свидетельствовал о том, что рука, держащая зажигалку, немного дрожит, и со словами «Черт! Дерьмо!» толкнул дверь и вышел из подъезда.
Когда рыжая вошла в комнату, черноволосая сидела за компьютером и что-то сосредоточенно набирала.
– Привет, подруженька.
Черноволосая поморщилась и, на мгновение подняв руку то ли в знак приветствия, то ли прося не отвлекать, бросила:
– Привет… минуту!
Рыжеволосая кивнула и, положив сумочку на трюмо, подошла к шкафу.
Через пятнадцать минут, когда она, уже переодевшись и приняв душ, деловито орудовала лопаточкой, поджаривая на шипящей и плюющейся маслом сковороде пару солидной толщины стейков из свинины, на кухне появилась черноволосая. Плюхнувшись на табуретку, она с наслаждением развела руки, запрокинула голову и довольно выдохнула:
– Уф, сегодня целый день не разгибаюсь. Сначала на работе пришлось подготовить и разослать почти триста писем. А потом здесь, как пришла – села за свой. И вот только встала.
Рыжая