тележки, которую она катила между полок, и самих книг; простые упорядоченные символы на обложках: вся литература для юношества сведена к двум буквам «ЮЛ», детективный роман обозначен крошечным красным черепом.
Когда девушка забывала о мизерной плате и выкидывала из головы все мечты о будущем, библиотека Линдауэра наполняла ее почти ностальгическими чувствами. Как будто спустя столько лет она так и не покинула школу. Высокие потолки и поблекшие зеленые стены, тяжесть темно-коричневых деревянных стеллажей, пылящиеся на подоконниках растения в горшках, желтеющие на солнце занавески, которые выгибаются как паруса от малейшего ветерка, – все это было как бы священно. Все заверяло, что ничего не изменилось. Казалось, Кэрол всю жизнь завороженно смотрела на одни и те же громадные металлические часы, отсчитывающие минуты на другом конце комнаты. Когда она забивалась в крохотный застекленный кабинет, придвигала стул к старому деревянному столу и пробегала пальцами по карандашным царапинам, по стертому лаку, по истрепанной зеленой накладке в кругах от кружек, у нее появлялось ощущение непрерывности, оживляющее в памяти школьные годы. Недоставало только монахинь и распятия на стене.
Иногда Кэрол приходило в голову, что, начав самостоятельную жизнь, она всего лишь оставила школу и монастырь ради других четырех стен. Не этого она ожидала, когда покинула приют святой Агнессы.
Кэрол провела в монастыре больше полугода, но съехала в январе, решив, что ее призвание, ее предназначение состоит в чем-то другом. Она по-прежнему верила, – хотя некоторые посмеялись бы над подобными притязаниями, – что у нее есть предназначение. Однажды она взглянет на свое прошлое и все поймет, увидит сияющую золотую нить, что в конце концов приведет ее к какой-то поразительной и прекрасной цели.
Но первые ее шаги в этом направлении были неуверенными, и в итоге привели из монастыря святой Агнессы прямиком в съемную квартиру с двумя спальнями на углу проспекта Вест-Энд и Девяносто третьей улицы. Кэрол стала кем-то вроде экономки и компаньонки при крохотной старушке восьмидесяти двух лет, полячке по имени миссис Славински. Все расходы плюс сто двадцать долларов в неделю оплачивались разведенной дочерью женщины, живущей в Ист-Сайде. Та, судя по всему, была рада отыскать в современном мире воспитанную молодую белую женщину, которая присмотрела бы за ее матерью. Тогда это устраивало и Кэрол, так как избавляло ее от необходимости искать собственное жилье. Куда неприятнее было то, что, хотя в объявлении разыскивалась «компаньонка», пожилая женщина едва понимала английский язык и не могла по достоинству оценить компанию. Хуже того, она постепенно глохла и, судя по всему, выживала из ума.
Так начались четыре месяца готовки кошерных блюд, мытья двух наборов посуды (традиция, которая по-прежнему казалась Кэрол загадочной), чистки потертых персидских ковров и смахивания копоти с жалюзи. Девушка ходила вместе со старухой в магазин и в парк, провожала ее в туалет