их пока предостерегает память, что почему-то так было не положено. Или кто-то за ними наблюдает и подсказывает им, что так не положено, но мелкие детали качества одежды этого кого-то не интересуют. Из чего посторонний наблюдатель сделал бы выводы, что катастрофа произошла также с памятью людей. И ещё – что, прежде чем кончилось всё горючее, глобаление зашло довольно далеко. Но постороннего наблюдателя там не было, а дети привыкли не обращать особого внимания на качество своей одежды.
Впрочем, по качеству чужой одежды довольно уверенно оценивая социальный статус. Статус девочки был гораздо выше, ведь её одежда была значительно более новая, и это без слов понимали они оба. Но обычая отмечать это как-то в общении не было, во всяком случае, среди детей. По крайней мере, у этих двоих. Они и не заморачивались по этому поводу.
* * * *** * * *
Отвернулась она не только потому, что не хотелось смотреть на его первобытную трапезу, и не только чтобы не смущать его, ведь, вообще-то, было не принято смотреть за едой другого человека.
Взгляд в лицо тоже не считался среди элиты приличным поведением, он воспринимался как диагностирующий – не является ли собеседник или собеседница зомбом или зомбей, с их характерным отсутствующим выражением лица? Либо, если управляющий бот как раз обратил на это внимание, с резкими переключениями между статическими фиксированными выражениями. Среди элиты до сих пор не нашлось «предателя», который сообщил бы ботам о том, что они не вполне правильно управляют отображением эмоций. То ли было лень разузнавать, как вообще вступить с ботами в контакт, они ведь, как правило, контактировали в сети только между собой, то ли все они так хотели иметь надёжный признак, отличающий чужих от своих.
Вот и эти двое, очень быстро, мельком взглянув в лицо друг другу в ходе быстрого обмена репликами, а в основном глядя вбок и фиксируя жесты собеседника краем глаза, теперь, когда она отвернулась окончательно, могли попробовать представить схваченные отчасти подсознательно образы друг друга и попытаться понять, с кем каждого из них столкнула судьба.
В лице мальчика, как оно теперь представлялось девочке, в небольшой степени отметились примеси африканской и индейской крови – немного полноватые губы, чуть курчавые волосы, лёгкий, слегка красноватый загар, немного более интенсивный, чем в среднем у людей в эту эпоху дождей, и выдающиеся скулы. В остальном лицо было среднеевропейским, даже, наверное, средненемецким, про которое когда-то можно будет сказать «характер нордический, твёрдый», но пока что этому мешали слишком круглые щёки, с удовольствием улыбающийся рот и большие карие глаза без малейшего циничного прищура. Шевелюра у него была приятно густая, красивого тёмно-каштанового цвета, но очень, очень небрежно, просто отвратительно постриженная, очевидно, самостоятельно. Что его не извиняло – все давно стриглись самостоятельно, но ведь в сети есть ролики, можно и подучиться этому делу, если хочешь нормально выглядеть! Видимо, ему в голову это не приходило,