ыпущенных издательством, в частности – Ю. Иванов, "Осторожно: сионизм!"».
Сегодня, 4 августа 1971 года, когда мне отказали в заявке уже в восьмом издательстве, я пишу эти первые строки книги.
Я долго ждал этого момента, сомневался в своих силах, но ждал, потому что он не мог не наступить, этот момент, когда я наконец говорю: «Прощай, Россия. Мы ещё здесь, но в своих мыслях уже там, у себя дома. Там мы не раз скажем: "А помнишь?" И наша память отберёт только лучшее. Такой мы тебя запомним».
И будет день, мы будем сидеть в доме, за окном будет шуметь еврейский город, мы будем воспринимать это как нереальность, с которой, быть может, и сойдём в могилу.
Нашим детям будут непонятны наши комплексы, они будут другие, многие из них оставят свой дом и разлетятся по обширной нашей земле, и куда бы их ни занесло, у них будет свой дом, в который они могут и не возвращаться, но этот дом будет, и будет у них другая судьба.
Август 1971
Я кручу колесо времени, оно то забрасывает меня вперёд на тридцать лет – каким будет новый век для нас, евреев? То – назад на девятнадцать веков к разрушенным стенам Иерусалимского Храма.
В первый раз было трудно крутить колесо времени, я был мал, – только отклонилось до задирин вчерашнего дня обид и завтрашнего, сулившего новые обиды, а потом, что ни день, снова крутил. И от частого пользования стёрлись на колесе времени задирины, лишь зарубины моего народа остались. По ним и кручу теперь.
Оставшихся в живых гнали, толкая оружием в спину. За спиной оставалась святая земля предков, впереди был весь мир, но без родной земли, то есть ничего. И когда, казалось, был потерян всякий смысл жизни, они обрели новый:
Мы вернёмся к тебе, Иерусалим!
И они шли по миру, строили чужие дома, выращивали чужие сады. А новый смысл жизни давал им силу и возможность жить.
Иногда им казалось, что строят они свой дом и выращивают свой сад, и нет никакого иного смысла жизни, как строить этот дом и выращивать этот сад. И когда они хотели чувствовать себя в нём как у себя дома, их гнали дальше. И вновь они шли по миру строить чужие дома и выращивать чужие сады. И вновь давал им силу и возможность жить завещанный предками смысл жизни:
Мы вернёмся к тебе, Иерусалим!
На земле есть столбы, на столбах – стрелки, на стрелках – названия известных городов мира и расстояния до них. Ставят эти столбы оригиналы и шутники, реже – чиновники. Возле столбов крутятся туристы, ищут стрелку с дорогим их сердцу городом, рассеянно и скоро смотрят в её направлении – там? Наверное, там, раз показывает стрелка. Долго щёлкают аппаратами, фиксируя множество нулей на стрелке.
А репортёры, кажется, уже исчерпали возможность удовлетворять подобный всеобщий интерес, запечатлев на голом острове с населением в несколько аборигенов столб со стрелками из выброшенных морем деревяшек.
Но на земле есть ещё один столб, поставленный моим народом, где бы он ни находился.
Но на земле есть ещё одна стрелка, вымеренная точным компасом – сердцем моего народа.
Но на земле есть ещё один город, расстояние до которого измеряется не множеством нулей, а силой мечты моего народа.
Отец. Он не может не знать, что умирает, как бы от него ни скрывали. Но первый вопрос: «Как там?» И так всю жизнь. Как можно тише. Почти неслышно. Одними глазами.
И вот приближается конец. Его глаза ещё способны выражать. А в глазах…
Никогда мне не выразить это другими словами:
Мы вернёмся к тебе, Иерусалим!
И я накрываю его Звездой Давида, чтобы мир видел, что еврей, как бы он ни жил, всегда умирает евреем.
И я читаю над ним молитву, чтобы мир слышал:
Мы вернёмся к тебе, Иерусалим!
Сентябрь 1971
На мою дочь неудержимо надвигается наш реальный мир, разрушая возведённый ею прекрасный замок её мира. И скоро у её ног окажутся груды обломков, и она горько заплачет, как плачут все дети мира над разрушенными своими творениями.
Но эти дети, в отличие от нее, ещё будут смеяться, полюбив суровую землю своих предков, оказавшуюся не для их прекрасных замков, – полюбив землю, каждый свою, такую, как она есть, потому что это, оказывается, их земля и другой нет, и надо жить и быть за неё в ответе уже перед своими детьми. И всем этим будут наполняться их глаза.
А глаза моей дочери будут наполняться скорбью моего народа, скорбью по неиспытанному чувству – главному в полноценной жизни человека – любить такую, как она есть, землю своих предков, тоже суровую, но свою.
И настанет день, когда она скажет:
Мы вернёмся к тебе, Иерусалим!
Из письма Расулу Гамзатову, автору книги «Мой Дагестан»:
«Моя дочь пришла с улицы и спросила: "Папа, а мы евреи?"
Наверное, вот так же и я спросил у отца.
Теперь она принимает эстафету, ещё одно поколение принимает эстафету тысячелетий.
И вспоминаются строки из вашей книги: "Плохо воину,