фигуры трещали, ударяясь о свою клетчатую территорию, о паркет, о соседнюю крышу – Ванечка некоторые просыпал, и они выпали из окна.
– Осторожно, там Джесси, – попросила Аленка.
– Однажды я сам зарезал корову, – объяснил братик свою брутальность.
И решительно шагнул, довольствуясь тем, что попало на доску. Аленка боязливо дотронулась до пешки. Ванечка прыгнул на коне. Бедная загнанная скотинка, поставить бы в стойло и гладить по носу… Конь такой маленький, и так предан королю, что рискует своей маленькой гривой. Аленка поняла, что напасть на столь трогательное существо не может.
– Твой ход, – обманула она.
Но братик настаивал – хоть немного любую пешечку подвинь, а то скучно одному играть. Аленка не может – назад не разрешено, а впереди любимый братик. Невыносимо трудная игра.
– Ты не умеешь развлекаться, – распереживался Ванечка, – скучно, хочу музыкальный центр современный.
Аленка бегом принесла синюю кружку с музыкой.
– Примитивная мелодия, – поморщился Ванечка.
– Ты посмотри что внутри.
– Я не против, – братик согласился употребить клюквенный морс.
– Джесси, домой, – почти плакал вечерний сосед.
…на одном глазу тень синяя, на другом зеленая. Ужасная история. Зина впустила в дом черную ведьму Любушку, которая обещала каким-то незаконным научным способом найти и вернуть зининого кота, пропавшего еще весной.
Любушка жгла свечи, читала заклинания, лязгала мясными ножами над зининой головой. Кот все равно не пришел, и Зина пожалела платить. Но профессор стала увещевать и душить. «Зря, что ли, я тут лязгала? Столько свечей сожгла? Имей тоже совесть!» Зина смутилась и отдала все, что было. Любушка похвалила ее, сняла проклятия и утекла. Аленка не знала, что ей делать с Зиной, целый день не знала, а ведь должна была знать. Вместо этого купила клубничный десерт для Ванечки и пошла к дяде Сансанычу.
Он в собственной прихожей держался с такой важностью и достоинством, как в фойе Большого театра, если бы его занесло туда с племянницей слушать оперу. Впрочем, обычный для него вид. Предложил тапки, кофе, сигареты и телевизор. Завел вежливый разговор о ценах. Откуда у Ванечки такая нежность и ранимость, трогательная беспомощность? Как он сумел не огрубеть, не вырасти обычным, похожим на папу-прокурора? Сансаныч непринужденно демонстрировал дорогой спортивный костюм, фирменную зажигалку, японскую ручку. У него совершенно предсказуемы даже деликатесы и журналы, лежащие на журнальных же столиках. Дядя стал негодовать на подонков общества.
– Свидетельницей проходит такая дрянь, мошенница, «черная ведьма». А уголовное дело возбудить нельзя.
– Не Любушка ли?
– Любовь Ивановна Соловьева. А ты о ней слышала?
– Не важно. Я за Ванечку очень волнуюсь.
– Ага, понятно. Он еще не нашел работу?
– Он не может работать. Он неприспособленный. Зато он хлеб