на Западе. Он ясно видел дилемму: либо России продолжать обособленное от европейского мира бытие и оказаться поглощённой «конно-степной („таёжной“, и всякой другой) цивилизацией», – либо, выйдя из изоляции, – повернуться лицом к Западу и попытаться найти поддержку в расово близких народах, ввиду ряда благоприятных факторов вышедших на более перспективный путь культурно-исторического развития. (Доп. II)
Пётр предпочёл последнее.
Выбор этот, видно, нелегко дался царю, ибо, ведая о пренебрежении и враждебности к России со стороны «запада», знал он цену потенциальной «дружбе». 22 В то же время, царь, как политический деятель и прирождённый геополитик, отнюдь не был свободен в своём выборе. Объективно, его решение предопределено было реальностью внутриполитического, этнокультурного и экономического порядка. Суть её (скоро отражённую в петровских реформах), можно сформулировать следующим образом: сможет ли Страна, повернувшись лицом к Западу (т. е. заинтересовав собой, создав партнёрские отношения и научившисьчему-нибудь), – адаптировать, и, не причинив ущерба себе, – культурно подчинить туземные племена огромных ареалов? Если этого не случится; если Страна духовно и социально не осилит «дух» степно-таёжного мира, то не разделит ли она его внеисторическое бытие? Не окажется ли в разрыве европейской цивилизации и степной стихии, что означает распад государства на разно-направленные (культурные, этнические и пр.) составляющие?!
Эти вопросы в той или иной форме, наверное, стояли перед Самодержцем. На них, не торопясь и «не слушая» царя, отвечала вся последующая история.
Принимая в расчёт неуклонное техноматериальное развитие Европы, для России недопустимо было привычно-неторопливое житие в «пространстве» бездеятельной созерцательности. Сомневаясь в способности решать назревающие проблемы с опорой лишь на отчинный опыт государственной жизни, Пётр принял решение интегрировать Страну в систему европейских ценностей, апробированных в историческом бытии и в практической жизни реже дающих сбой. Реформы императора взбудоражили общество и усилили духовное противостояние. Между тем, они были призваны обновить сферы государственной жизни, не отрицая и не противостоя сущностям народной жизни, которые находились отнюдь не в бородах и посконных портах.
Начало деятельности Петра показывает твёрдое намерение облагородить «заросший лик» дворянского общества; придать бытию форму, пригодную для новых исторических реалий. В его намерения не входило изменить духовное бытие Страны. Пётр «Не презирал страны родной, /Он знал её предназначенье», – скажет об этом А. Пушкин. Уверенный в своих планах, Пётр, по словам Вольтера, – «на кончике уха» империи (а на самом деле – на финских болотах) закладывает Санкт-Петер-Бурх – новую столицу России. «Куда ты скачешь, гордый конь, и где опустишь ты копыта?», –