шкатулка, чем сундучок, успел подумать я, оценивая размеры находки. И тут же услышал позади себя не то полузадушенный вскрик, не то всхлип. Мгновенно обернулся.
На графа было жутко смотреть. Лицо побелело, цветом став схожим с благообразной сединой волос, и лишь на щеках появились нездоровые багровые пятна. Вскрикнув, он отшатнулся, едва не упав со стула, и все продолжал крениться дальше от находки, не осознавая, видимо, этого, дальше к стене. И только руками взволнованно хватал воздух, пытаясь зацепиться за него.
Вячеслав Соломонович был на грани обморока. Я бухнул шкатулку на письменный стол у окна и бросился к графу. Едва подбежал, как он немедленно вцепился в меня, но как-то неуверенно, некрепко, пальцы скользили по рукаву. А губы все шептали неслышимое.
Я поспешил ослабить широкий узел галстука и расстегнул ворот рубашки. В ее кармане находился блистр с капсулами нитроглицерина. Вячеслав Соломонович пытался раскусить капсулу, зубы беспомощно стучали. Я бросился к шкафчику за уксусом, там же лежал мобильный – врача следовало вызвать незамедлительно.
Но граф не дал мне этого сделать. Увидев, как я метнулся к двери, он из последних сил замахал рукой, с трудом выдавив из себя «ни в коем случае», а затем произнес странное слово, заставившее меня остановиться.
– «Асмаранд», – сказал Вячеслав Соломонович.
Я все же дал ему понюхать уксус. Граф медленно приходил в себя. Как только он почувствовал улучшение, первыми делом произнес:
– Очень прошу вас, обо всем, что здесь было ни полслова Артемьевым. Скажите что-нибудь о найденном контейнере ртути, о радиации, о чем угодно, только не об этом. – Он махнул рукой в сторону шкатулки, так что я невольно перевел на нее взгляд. Да так и замер.
Ничего подобного ранее видеть мне не доводилось. Небольшая, но тяжелая шкатулка имела размеры кляссера: в ладонь толщиной. Поверхность ее буквально искрилась, даже годы пребывания в воздуховоде нисколько не повредили ей, серебро отливало в лучах солнца, дробясь чеканкой на мелкие сполохи. Крышку украшали самоцветы, вправленные в благородный металл. Центр занимал большой, карат в пятьдесят, алый рубин, жаром пылавший в свете разгорающегося дня. Вокруг него во все стороны веером расходились камни, тускнеющие по мере удаления от рубина: благородная шпинель, тускло мерцавший хризоберилл, подернутый изнутри тонким налетом гари. А по самым краям широким кругом располагались темные, почти непрозрачные пиропы, подобные золе, сквозь которую два теплятся отблески угасающего костра. Чеканка, окольцовывавшая каждый камень, расходилась и собиралась причудливыми узорами, плавно текущими к краям шкатулки, и заканчивающаяся изысканной бахромой окантовки. Похожие виньетки шли и по бокам шкатулки.
Мне пришло в голову, что узоры эти могут быть письменами. Я приблизился, пытаясь хотя бы определить язык, на котором они могли быть написаны. Может, разгадка находится внутри? Я