бумаги в объемистую кожаную папку и оставил на столе несколько зеленых купюр.
– Ладно, профессор. Бывай! Спасибо тебе.
Крупные капли холодного дождя монотонно барабанили по стеклам машины.
«Обложило… Черт бы побрал этот дождь! – думал он, направляясь на базу. – То жарило, будто в пекле, а как снимать, так погода ни к черту!»
– Саша, да брось ты свою мадмуазель! – шумел встретивший его, угрюмого, в офисе Виктор Чаев. – Ты на себя не похож. Все хмуришься и думаешь, думаешь и хмуришься. Ты не должен быть следующим! Ты не обязан! Забудь, что я на пьяную голову тебе говорил.
– Виктор, им просто чуть-чуть не повезло.
– Ага! На целую жизнь…
Дома, как и на душе, было неуютно. Хабаров открыл дверь на балкон. Влажный бархатный вечер вполз в комнату. Не желая потакать паршивому настроению, надеясь, что работа его отвлечет, он взял ноутбук и удобно утроился на диване в гостиной. Настойчивый звонок в дверь не дал ему поработать. Хабаров нехотя пошел открывать.
В квартиру, едва не сбив его с ног, влетел Олег Скворцов.
– Саня! – он крепко обнял Хабарова. – Саня, прости меня!
– Олежек, ты чего?!
– Позвонок, прости меня! – он бухнулся на колени и закрыл лицо дрожащими руками.
Хабаров поднял Скворцова и повел в кухню. Полстакана водки Скворцов выпил залпом, перевел дух и заплакал.
– Денис… Он копался в твоем парашюте. Людка его спать укладывала, он ей и…
Состояние Скворцова едва вытягивало на троечку.
– Что? – растерянно выдохнул Хабаров, и противный холодок побежал по спине. – Я же сказал вам: «За парашютами присматривайте!»
Оба молчали.
Скворцов достал сигарету и теперь мял ее дрожащими пальцами.
– Если б Денис и до запасного…
– Хватит, Олег!
На машине Скворцова Хабаров отвез его домой.
– Зайди, – попросил Скворцов. – Денис и Людка ждут. Прощения просить будут.
Хабаров вложил ключи от машины в руку Скворцову.
– Олежек, постарайся, чтобы твоя бурная семейная жизнь не сказывалась на работе. Или мы расстанемся.
Он вел себя абсолютно спокойно и уверенно, и это сразу бросалось в глаза. На его лице не было и тени сожаления, тем более – раскаяния. Его взгляд был холодным и твердым. Никита Осадчий не сомневался ни в чем. Сомнение – признак неуверенности, неуверенность – сестра слабости, а слабость еще хуже, чем тупость.
– Не слишком ли ты круто с ним, Никита? Мы же не уголовники, мы бизнесмены.
– Тут такая хрупкая грань… – улыбнулся тот. – Брюс не потянет нового витка в развитии нашего бизнеса.
Сибирцев оглянулся по сторонам, не слышал ли кто слов Осадчего, но на песчаном озерном берегу на сотни метров не было ни единой души.
– Ты маньяк, Никита! – уверенно сказал он. – Последнее время ты беспокоишь меня. Деньги, причем большие деньги, деньги любой ценой – вот твоя навязчивая идея. Тебя заносит.
– Маньяк… – Осадчий рассмеялся. – Маньяк…
От этого неуместного смеха холодок