с обручальным кольцом. Оно на полке лежит, на блюдечке. Заложи его.
– Нет!
– Не упрямься. Это всего лишь кольцо… – упрекнул ее Пэдди.
Кейт пообещала так и сделать. Пэдди откинулся на подушку. Кейт полезла в карман за платком, вытерла глаза и снова взглянула на мужа. Его грудь замерла. С лица исчезла гримаса боли. Он умер.
– Нет, Пэдди! Нет! – завыла Кейт, упав на тело мужа. – Не покидай нас! Прошу, умоляю, не покидай нас!
Фиона смотрела на отцовское лицо, слушала причитания матери и чувствовала, как рушится ее привычный мир.
Глава 10
– Фиона, дорогуша… поешь хоть немножко, – уговаривала ее Роуз Бристоу. – Жаркого хочешь? А сэндвич?
Фиона, сидевшая за кухонным столом, улыбнулась одними губами:
– В рот ничего не лезет, миссис Бристоу.
– Дитя мое, надо есть. И так уже одежда на тебе висит. Ну немножечко. Не упрямься, красавица. Джо рассердится, когда тебя увидит. Кожа да кости.
Фиона поддалась уговорам и, чтобы не огорчать Роуз, согласилась на миску тушеного мяса. Голода она не чувствовала и сомневалась, что когда-нибудь ей сильно захочется есть. Их кухня ломилась от еды. Соседи принесли мясные пироги, сосиски в тесте, рагу, мясные закуски, картошку, вареную капусту и содовый хлеб. Этого с избытком должно было хватить для семьи и плакальщиц. И так – три дня: начиная с поминок – таков был ирландский обычай, – затем траурная служба и похороны.
Под бдительным взором Роуз Фиона подцепила на вилку кусочек мяса, отправила в рот и проглотила.
– Вот и умница. Съешь все, а я схожу проведаю твою мать. Он скоро будет. Я про Джо. Я ему еще пару дней назад написала. Не волнуйся, дорогуша. Он приедет.
Миссис Бристоу пошла в гостиную. Там собрались те, кто был сегодня на похоронах и зашел поддержать осиротевшую семью Финнеган. Фиона отложила вилку, спрятав лицо в ладонях. Перед глазами замелькали картины похорон отца. Длинная процессия, тянущаяся к кладбищу. Гроб, опускаемый в землю. Когда священник бросил горсть земли, у матери подкосились ноги. Последнюю ночь па провел под родной крышей, а теперь будет лежать засыпанный холодной землей.
Картины, мелькавшие перед Фионой, уже не вызывали слез. Она слишком устала. В больнице она плакала, пока распухшие веки не скрыли глаз. Потом плакала на поминках. Обжигающая боль, терзавшая ее в тот страшный вечер, притупилась и стала давящей. Эта боль пронизывала все ее существо – тело и душу. Фиона пребывала в оцепенении. В мозгу не было ничего, кроме понимания, что ее па ушел и уже не вернется. Никогда. Облегчения не наступало. Вынужденная приглядывать за Шейми и Айлин, Фиона ненадолго забывалась, но потом вспоминала, и у нее перехватывало дыхание. Казалось, глубокая рана вскрывалась снова и начинала кровоточить. Куда ни глянь – все напоминало об отце: его стул возле очага, кисет, железный крюк, с которым он ходил на работу. Почему его вещи остались здесь, когда его самого уже нет? Фиона подошла к полке над очагом, сняла крюк, деревянная рукоятка которого была отполирована отцовскими ладонями.
Как