для Роберта имеющее новизну. Даже больше чем уважение, симпатию. Оно было для него действительно странным. Ему даже казалось, что глупые черты старческого ребячества исчезали, и дед становился задумчивым, и эта благородная задумчивость придавала всему его виду благодушную важность.
«О чем он думает там, что видит? – думал Роберт. Он записывал откровения деда уже несколько месяцев. – Может, все, что я слышу – это его сны, а я стал их невольным свидетелем, ведь должны же у снов быть свидетели?»
Мама не понимала причин изменения Роберта. А за это время он действительно сильно изменился. Все больше молчал, постоянно был задумчив и собран, проводил много времени за своими тетрадями и почти перестал встречаться со своими друзьями. В речи его появилась какая-то твердость и уверенность. «Наверное, мой сын взрослеет», – думала она.
Роберту уже не доставляли удовольствия его былые забавы с друзьями, они были скучны и потеряли весь смысл. Роберт увяз в мыслях своего деда. А тот никогда не вставал с постели.
Рейчел выполняла рекомендации доктора Раймонда. Каждый день утром и вечером дед выпивал вместе со стаканом воды обезболивающее. Когда в теле начинались острые боли, вопреки полученной дозировке, она давала отцу еще несколько капель. Старик успокаивался.
Прошло две недели. От отца не было никаких вестей. Роберт случайно подслушал телефонный разговор мамы, из которого узнал, что папа переехал в другой конец города с чужой женщиной. Он устраивал новую жизнь, поэтому ему было не до сына. Наверное, думал Роберт, должен настать момент, когда он вспомнит о нем и начнет скучать.
Дед все реже говорил во сне. Звуки стали расплывчатыми, еле уловимыми. Иногда мальчик сидел часами перед диваном, чтобы попытаться записать в тетрадь еще что-нибудь важное. Да, все, что произносил дед, Роберт считал архиважным. Его тетрадь подходила к концу. Двенадцать тонких листов были полны таинственного смысла. Мальчик не старался понять его. Придет время, говорил он себе, и все написанное станет понятным. Это как закопанный под стеклом обрывок старой бумаги с причудливыми словами. Ребенок не понимает значения этих слов, поэтому клад становится еще загадочнее. Он забывает о нем, а когда приходит время взрослеть и клад по мимолетному воспоминанию бывает обнаружен, как последняя дань детству, оказывается, что это был лишь кусок учебника по математике. Теперь он прост и понятен.
Свой последний односторонний разговор с дедом Роберт записал на форзаце тетради по чистописанию. Дед говорил немного, но особенно странно. Сначала звуки причмокивали, потом стали параллельны дыханию, пока не затихли вместе с ним. Грудь деда больше не вздымалась, лишь в последний раз она приподнялась выше, чем обычно и опустилась. Навсегда.
Человек умер спокойно, тихо. Без криков о помощи, без рыданий, без сожалений. Он принял свою участь со смирением, терпением. Пусть в беспамятстве, пусть во сне. Кто знает, что снилось ему в этот момент. Быть может, его сны были еще ужаснее,