мелкие неурядицы и ложные опасения.
Подобных проблесков сознания все меньше, и за последний год, их можно перечесть по пальцам. Врачи говорят, что скоро они и вовсе могут прекратиться и тогда пути назад уже не будет, болезнь перейдет в стадию неизлечимости. А потому, пока еще есть надежда, необходимо быть с ней и разговаривать, делиться новостями, не давать ей забыть о реальной жизни за стенами клиники и тогда, возможно, что-то из сказанного послужит триггером, который вернет ее сознание и пробудит в ее почти померкших серых глазах, увядающую жизнь.
Взяв ее руку в свою, Шинья начинает легкую злободневную беседу, рассказывая немного о своей жизни, о своих отношениях с Гленом, о ребятах, живущих по соседству. Неимоверных усилий стоит поддерживать непринужденность, естественность, мягкость и легкость разговора, но делать нечего, никаких негативных и тяжелых эмоций, иначе в памяти всплывут совершенно ненужные ассоциации, а потому только позитив и ничего кроме позитива.
Шинья говорит и его одинокий монолог звучит так жалко, в этой гнетущей разум светлой комнате, где он находится совершенно один, где единственным кто слышит его является он сам. Полное сумасшествие и безумие, но, впрочем, в этом месте полно таких людей, ведущих многочасовые рассуждения, слушателями коих являются они сами.
В какой-то момент Хиираги не выдерживает этой давки окружающего пространства, ощущая всем телом ее неимоверный гнёт. Сердце заполняется безудержной тоской и, слегка сжимая в ладонях хрупкие, худые руки матери, он зажмуривается, опуская голову вниз.
– Мам, пожалуйста, вернись к нам. Мы любим тебя. Я люблю тебя, ты нужна мне, – он склоняет голову на ее колени, утыкаясь лбом в руки. Он не знал, почему именно сейчас сорвался, раньше все проходило спокойней и не было так тоскливо. Возможно, потому, что рядом находился отец и при нём он держался, не позволяя себе раскиснуть, но в то же время он приходил сюда и сам, причем, неоднократно и зачастую держался.
Он совершил ошибку, придя сюда в таком неуравновешенном эмоциональном состоянии, как сегодня, когда вдруг ему захотелось явиться к ней. Это желание возникло так спонтанно, что даже показалось, может это предчувствие и что-то изменилось в ее состоянии и, по приезду, врачи оповестят его об улучшении. Но этого не произошло и тлеющая надежда, вновь окуталась мрачной тенью. Но остался совсем крошечный слабый огонек, который погнал его в палату и теперь оборвав последнюю нить, за которою он уцепился, думая об изменении во время его визита, загасили и этот, едва мерцающий луч.
– Махиру, это ты?
Шинья, вздрогнул и поднял взгляд. Его мать взирала на него сверху вниз, стеклянный взглядом, будто сквозь него.
– Нет, мама, это я Шинья, ты помнишь меня? – взгляд Хиираги наполнился волнением, ведь она заговорила. Прошло уже больше двух месяцев с тех пор, как она произнесла несколько слов.
– Это я, твой сын. Мама, ты слышишь? Я здесь, с тобой, – он коснулся рукой ее щеки, заглядывая в тусклые