я начал целовать руки Анны, которые она пыталась убрать, но уже не так активно, одновременно сжимая колени и желая обхватить ее всю и сейчас. Набравшись терпения, я целовал ее, медленно поднимаясь выше к груди, и просил сделать мне подарок, оставшись на ночь.
Что можно говорить в такой ситуации? Я не романтик, а человек действия. Не всегда придут на ум нужные слова, когда находишься в интимной, а не в рабочей обстановке. Для меня проще руководить несколькими десятками людей, чем выдумывать новые комплименты для женщин. Каждая из них требует особого подхода, ведь у них разные представления об ухаживаниях, и каждой нужно что-то другое, а что – об этом они предпочитают не говорить, испытывая мужчину на сообразительность. Мне проще показать себя в деле, чем разводить сантименты.
В певцы серенад я никогда не годился.
Начав короткий монолог, воспевающий ее неповторимость, как прежде говорил многим женщинам, я вдруг понял, что задуманный сценарий выходного дня выходит из-под контроля и обретает собственную жизнь. Я вдруг почувствовал, что задыхаюсь от тепла Анны, плыву в волнах ее сексуальной энергии, хочу держать в объятиях только эту женщину, целовать всю, с головы до ног, обладать только ею, любить только ее, а не повторять какие-то глупые, заезженные, ненужные слова.
Теперь она смотрела, не отрываясь, в глаза, ее взгляд как магнитом тянул к ней, втягивал мощной струей мое существо вовнутрь, не оставляя сил сопротивляться. Это непонятная, необъяснимая сила, но думать я уже ни о чем не мог. Мы молча сбрасывали одежду: она – немного отвернувшись, я – глядя на объект любви. Я оказался проворнее и истово прижал ее, не успевшую полностью раздеться, к истомившемуся по женскому теплу телу. Я обнимал, целовал и ласкал мою фею, заходясь от нежности к такой прекрасной груди, теплым губам, шелковистой коже. «Господи, – успел подумать я, – ты вновь подарил мне жизнь и счастье любить, спасибо тебе!»
– Со мной происходит что-то очень приятно-волшебное, и, кажется, я влюблен, – не только подумал, но и произнес я негромко.
Держа в объятиях женщину, которую окрестил маленьким сокровищем, я не в силах был убрать с лица дурацкую улыбку влюбленного павиана. Не видя себя со стороны, можно догадаться, что картина, предстающая сиюминутно перед глазами, не имела бы никаких шансов войти в анналы всемирной живописи, возьмись кто-либо изобразить ее на холсте.
Моя юная стройная чудесница молча смотрела мне в глаза, не говоря ни слова, но ее проникающий до самых глубин трепещущей плоти взгляд, зажигающий и горячий, вновь вздыбил мое естество, которое я боялся и не хотел оставлять в одиночестве, вне нее, где ему так уютно. Глядя ей прямо в глаза и крепко обхватив за бедра, я, разгоняясь все сильнее, молил взглядом об одном – чтобы она не остановила, доставив вновь на вершину блаженства. Я хотел полностью раствориться в ней, войти каждой клеткой тела в каждую ее клетку, каждой невидимой глазом частичкой обнять ее, да там и остаться, растворенным в ней, не думая больше ни о чем.
Утолив первый