раз и на места расставил. На Катерину без жалости нельзя было взглянуть. Она бедняжка, аж поникла вся. Того вот – вот гляди и заплачет. А с другой то стороны, чего она ждала то? Что он возьмёт и скажет, мол, девица – красавица ох и хозяюшка ты. Будь моей женой? Нет, конечно. Но выручил всех отец. Молча сел за стол и наливая по кружкам медовуху сказал: «Молодец, доча. Сделала, всё как я просил, одно только, соседку то отчего забыли позвать то? Она ж меня травками то отпаивала». Все облегчённо вздохнули. И Катерина, которая ни как не ожидала такой реакции гостя. И мать, которая вроде и рада была, что Молчун не дал дочке повода планы строить, ни Степан которому стало за сестру обидно, ни тем более Молчуну, который понял, что речью своей явно палку перегнул. Катерина было, под шумок, дёрнулась за соседкой сбегать, но её остановили. Отправили самых быстроногих. Витьку с Колькой. Пришла соседка. Принаряженная, захватила с собой ещё отвару того чудодейственного которым отца на ноги поставила и пир потихоньку, разбавляемый медовухой пошёл, пошёл. Вот уже все расслабились. Неловкость стала спадать. А потом пошли уже и смешки и хохот и песни, и Катерина перестала смущаться. И гость пироги нахваливал. И родители дочь хвалили. И соседка во всех души не чаяла, и всё стало вновь хорошо и мирно. Просидели до самого вечера. За разговорами начали выспрашивать у Молчуна про жизнь менял, но тот отвечал уклончиво, либо общими фразами. Да так, ходим от села к селу, дома нет, семьи нет. В схронах всякое добро от прошлых людей ищем. (Прошлые люди – это они так предков называют. Любого менялу спроси, так и скажет – прошлые люди). Потом то добро на еду да на одежду меняем. Интересное? Ну, видим, а что и сами порой не знаем и не понимаем. Город. Нет, не видел. Далеко говорят, на юге. Месяца два пешком идти, если не более. Как далеко заходил? Ну, месяц ходу от вашей деревни. Да и то один раз. А так всё в окрестностях. Редко далеко бываю. Люди там тоже живут. И землю пашут и зверя бьют и детишек растят. А потом замолчал и вдруг затянул песню.
Белый снег, серый лёд, на растрескавшейся земле,
Одеялом лоскутным на ней Город в дорожной петле…(*)
Песня звучало отрывисто. Была она и грустной и завораживающей. И была в ней и простота и величие одновременно. От слов её становилось жутко и перед глазами вставали невиданные образы Города. И так это всё дополняло наизусть всеми выученную Легенду, что дух захватывало от этой жуткой тайны из прошлого. Их прошлого. Ведь это они, их предки из тех времён передали им эту мудрость вот этих самых словах.
Красная, красная кровь. Через час уже просто земля.
Через два на ней цветы и трава. Через три она снова жива,
И согрета лучами звезды по имени Солнце.
Гость замолчал. Обвел всех грустным взглядом. «Наставник мой её мне пел. Очень нравилась она ему. А я вот Вам. Предков песня. Говорят пророчество древнее». Вздохнул. Помолчал чуть-чуть. И говорит. «Не люблю про это рассказывать. Но и смолчать не смогу. Запрета вроде, как и нет. Просто рассказывать тяжело. Каждый меняло должен