комнаты, кинозал, бильярдную, библиотеку (явно заведённую напоказ, судя по нетронутым корешкам книг в высоких шкафах). Тишина и благолепие. Но теперь внимательный Ватник высматривал на полу песчаные следы. Искал – и находил. Повсюду. Не специально наследили, но было такое.
– Командир, здесь выход на балкон.
Дрон выглянул из очередной двери, махнул рукой.
– И что?
– Ну это… – боец смешался. – Вид красивый. Всю Тюневку видать, горы, дорогу.
– Людей не видно?
– Нет, никого что-то.
– Тогда хрен с ним, с балконом. Нам бы хозяев найти.
Очередная дверь. Что-то вроде столовой: полированный блестящий стол, овальный, человек на тридцать – главный предмет в комнате. Шкафчики с разномастной посудой, высокое окно, эркером выходившее на всё те же окрестные красоты. Холодильник.
Проходя мимо здоровенного двухдверного изделия «Дженерал электрик» (умеют американцы, умеют, основательная штуковина…) Ватник почувствовал еле уловимый запах. Странное что-то, но знакомое. Сладковатый тяжелый дух, который обычно сопутствует мясным рядам на кавинском рынке.
– Кровь, что ли? – потянул носом оказавшийся за спиной Шлёма. – Таки да, кровь… Открыть, командир?
– Я сам.
Ватник почему-то перекрестился, потом медленно потянул на себя тяжелую дверь холодильника.
Из рассказа Шлёмы и обстановки замка ему почему-то показалось, что Эйхелю лет шестьдесят, а то и больше. Вон как самому напарнику.
Но ничего подобного: с полки холодильника, чуть ниже взгляда самого Ватника на него смотрел слепыми глазами коротко стриженный мужик лет сорока. Правильное лицо, мощные скулы. Дальше должна была идти бычья шея, но… Её не было. Голова была аккуратно отрублена под самым подбородком, вниз на заиндевевшие пакеты с едой, какую-то зелень, бутылки на нижних полках натекла целая лужа крови. Натекла и замерзла в искусственной стуже, от которой на коже и открытых глазах покойника тоже проступил иней.
– Твою же мать… – охнул сзади Ворон. Он мгновенно побледнел и отступил на шаг.
Ватник рывком открыл вторую дверцу.
Никто никуда не ушёл, по крайней мере из замка: если хозяину выделили отдельное место и поставили голову аккуратно, то здесь было нечто, напоминавшее склад капусты – торчали уши, носы, запёкшиеся в крови волосы, обрубки шей.
– Жена, обе дочки и трое слуг, – сказал Шлёма. Потом прибавил что-то на идиш, которого никто вокруг не знал. Что-то короткое и ёмкое.
Ватник захлопнул обе дверцы, отвернулся и начал блевать. Долго, мучительно, исторгая из себя давно съеденный завтрак. Наплевать, хозяева уже никому не пожалуются на беспорядок в своей чистой светлой кухне, откуда так хорошо видны окрестные горы.
Шлёма держал его согнувшееся в конвульсиях тело за плечи, не давал рухнуть в разлетавшуюся по дереву пола лужу блевотины, что-то говорил. Но Ватник ничего не слышал. Перед глазами стоял слепой взгляд человека, у которого всё было схвачено. И всё оплачено. Беда только, что какой-то из счетов