его встречать, а движение по Кадетской линии перекрыли.
Ну что ж! Славно!
Я вскипятил чайник и вернулся в свою комнату.
Да, у меня в комнате грязно, или, как говорит наша королева коммуналки Ленок: «срач». Но зато всё под рукой: стол аккуратно застелен газеткой…
Ну ладно. Пусть не очень аккуратно застелен, и газета пусть уже заляпана, чем не попадя, и порвана, но ведь застелена! А потому хлебные и иные крошки не пачкают стол. Снял газету, скомкал, выбросил в ведро, которое стоит рядом со столом, и порядок.
Ну и пусть, что в ведре куча всякого мусора и стоит оно, получается, в центре комнаты. Зато – под рукой, что особенно важно, когда я пьян… «а пьян всегда я!» – так, кажется, поётся в одном из старинных русских романсов? Не Пушкин ли написал?
Постель я также иногда меняю, когда я трезв… «а пьян всегда я!»
Ладно. У меня в стакане ещё остался пакетик чая, который я, правда, уже несколько раз заваривал. Но другого нет.
И дело не в аромате чая, а в том, что чай горячий и коричневый.
Добавлю в стакан столовую ложку сахара, помешаю – и готово. Вон – на том конце стола лежит кусок хлеба, его я с чаем и съем.
«Ничего не делаешь, не работаешь!» Достали меня уже эти соседи, чтоб они сдохли!
А я, между прочим, инженер! Я не могу себе позволить подметать улицы. Что я – гастарбайтер что ли? Пусть они улицы метут! Вы сначала дайте мне работу по моей квалификации, а затем говорите, что я не работаю. Ишь! Развалили всю страну, а потом: «почему не работаешь?» А потому и не работаю, что вы страну развалили.
Да! А почему всё-таки так тихо? Я уже час как проснулся и никакого звука снаружи. Да и в квартире нет никого! Доем-ка я кусок хлеба с чаем и посмотрю на улице – что там делается с Путиным? А заодно, может мне что и перепадёт где.
Когда я вышел на Кадетскую линию, солнце стояло высоко и после тёмной парадной ослепляло. Через минуту я привык к яркому летнему солнцу, стоявшему в зените, и огляделся кругом. Никого! Никакого движения! Посередине дороги на своих полосах стояли пустые автомобили, на перекрёстке Кадетской линии и Среднего проспекта без движения стоял автобус. Я подошёл к нему и заглянул в окна – никого: ни водителя, ни кассира. Пассажиров тоже не было. И вообще: никого.
Нет, это не Путин. Это что-то другое.
И тут меня осенило: это – Чернобыль. Или что-то типа Чернобыля. У нас же под Питером есть атомная электростанция! Вот она и шарандарахнулась. И всё. Массовая срочная эвакуация, туда-сюда… Всех вывезли, а я спал и ничего не слышал.
Точно! А соседи по коммуналке, уроды, даже и не вспомнили обо мне, когда тикали со всех ног. Теперь всё! Мне кранты. Помирай безвинно, Алёша!
Я тут же почувствовал, что силы покинули меня, и что я умираю. В изнеможении я присел на поребрик и вытер рукавом выступивший на лбу пот.
Сколько рентген – или, чего там при радиации может быть, – я получил? Наверное, очень много, ведь если всех так срочно эвакуировали, что даже автобус застыл на повороте. Значит рентген было много.
Мне стало горько. Очень горько. За что? Что