и недостатков образования, что уже давно и самым радикальным образом противоречит повсеместному прогрессу искусств и философии. В то время как в сфере литературы все изменяется, все совершенствуется, коллежи – эти школы заблуждений и предрассудков – застыли, словно в летаргическом сне, под властью рутины, порожденной суевериями и деспотизмом. […] Люди не хотят больше обучения, которое душит гений, продлевает им детство дольше, нежели того требует природа, и после многих лет кропотливого и упорного труда оставляет у человека только ощущение собственного невежества или же нелепого самодовольства. Ни один из этих институтов не может быть сохранен…»
Впрочем, едва ли такое мнение сложилось у Ромма еще в годы учебы или даже сразу по ее окончании. Скорее всего, подобная инвектива против религиозных учебных заведений являлась логическим продолжением той непримиримой борьбы против церкви, которую он вел уже во время Революции. В юности же Ромм был весьма далек от воинствующего антиклерикализма, присущего ему в зрелые годы. Более того, позволю себе усомниться в правомерности предположения итальянского историка Алессандро Галанте-Гарроне, автора наиболее подробной биографии Ромма, вышедшей в 1959 году, о том, что учащиеся риомского коллежа, как и других французских коллежей и школ второй половины XVIII века, еще на студенческой скамье впитывали «запретные» идеи философов-просветителей, «распалявшие недовольство и нетерпение молодых поколений». Поскольку сохранившиеся до наших дней бумаги личного архива Ромма не содержат ни прямых, ни косвенных указаний на его знакомство в юности с произведениями философов французского Просвещения, историк строит свою гипотезу на том, что, во-первых, в двадцатилетнем возрасте Ромм читал и конспектировал английского философа и просветителя Джона Локка (а где Локк, мол, там и Жан-Жак Руссо), а во-вторых, – что распространение просветительских идей носило тогда повсеместный характер.
Действительно, в бумагах Ромма сохранились выписки из «Опыта о человеческом разумении» Локка, сделанные в 1770 году. Однако эта книга распространялась во Франции вполне легально и само по себе обращение к ней еще не подразумевало наличие у ее читателя интереса к «запретным» темам философии французского Просвещения и, в частности, к теориям Руссо. К тому же знакомство с трудом Локка, похоже, не способствовало развитию у Ромма вкуса к философии, даже если таковой у него и был в юности. Впоследствии Ромм весьма пренебрежительно отзывался о гуманитарных науках вообще и о философии в особенности.
Что же касается распространения просветительских идей во Франции второй половины XVIII века, то оно носило далеко не всеобщий характер. Во всяком случае, эти идеи были явно не в чести среди риомских друзей Ромма, с которыми тот поддерживал самые тесные отношения на протяжении всей своей жизни. В круг этих людей, объединенных общей любовью к наукам и искусствам, Ромм, судя по его словам, вошел где-то в начале 1770-х годов, видимо,