p>
Бойся обидеть кого бы то ни было, ибо человек забывает свои обиды не раньше, чем отомстит за них. Антуан де Сент-Экзюпери
Пролог
Две отливающие синевой бусинки смотрели внимательно и гипнотизирующе. Мерзкое серое чудовище подавляло волю. Больше всего в эту минуту Костик боялся шелохнуться. Казалось, стоит ему сделать одно неосторожное движение, и гадкая тварь, подпрыгнув, вгрызётся своими острыми зубками ему в лицо.
Крыса чувствовала свою силу. «Сиди и не дёргайся», – читалось в её взгляде. Умном, немигающем, властном. Он и не дергался. Не смог, даже если бы захотел. А он и не хотел. Теперь не хотел. И крыса это знала.
Когда минуту назад он вбежал в комнату и увидел лежащую на полу бабушку, а на её груди упирающееся нежно-розовыми лапками животное, он хотел убежать. Но почему-то не смог. Страх сковал его, и это был не просто страх. К нему примешивался интерес. Непонятный, пугающий, завораживающий интерес. Крыса, не обращая внимания на вбежавшего Костика, догрызла кончик бабушкиного носа и только после этого повернула остриё мордочки в его сторону.
Часть первая
Глава первая
На солнце случилась очередная огненная вспышка, и поэтому закат выдался изумительным.
Она как будто знала, как будто предвидела. А что? Может это ей художественное чутьё подсказало. Иначе как объяснить свалившееся ниоткуда щемящее желание творить. Последнее время такое с ней нечасто случалось. Отвлекали отношения. Сложные, непонятные, изнуряющие. Как ей, человеку с вечной потребностью, какой-то жизненной необходимостью любить и постоянно говорить об этом, справляться со своими эмоциями? Словно демон какой-то провоцирует её, а иначе убьёт, размажет, превратит в вату, сделает безвольной и не чувствующей боли. Она не может без него, без своего чувства любви. Любить. Это важнее, чем когда любят тебя?
После того, как она увидела их сидящими так близко друг к другу, что плечи и бёдра сомкнулись в лёгком касании словно в поцелуе, с ней случилась контузия. Или что-то в этом роде. Потому что она продолжала всё видеть и слышать, но не понимала, что происходит. Небольшой старенький томик Бродского в его руке. Её ресницы томно опущены, взгляд тонет в творческих исканиях поэта русской культуры. Пошлая картинка о возвышенной любви, трепетной нежности и… подлой измене.
«Не бойся, если вдруг тебя разлюбят, куда страшней, когда разлюбишь ты…»
Да? Это кто писал? Он сам через такое проходил?
А что там у Бродского?
«Вместе они любили сидеть на склоне холма. Оттуда видны им были церковь, сады, тюрьма. Оттуда они видали заросший водой водоём. Сбросив в песок сандалии, сидели они вдвоём».
Ксюша сбросила сандалии, и её ноги утонули в песке. Ну что ж, лечи подобное подобным. Ни тюрьмы, ни церкви, но остальное всё, как по заказу: заросший водоём, осока с неё ростом, склон холма с другой стороны. «А тюрьму и церковь – символы любви и брака…, – Ксюша зло усмехнулась, вспомнив приглашение на свадьбу, которое полетело в мусорное ведро вместе с кошачьим туалетом, – … потом нарисую».
Откинув косу за плечи, вынула из сумки клеёнчатое сиденье, бросила на песок, достала альбом и краски… Акварель. Природу она любила в акварели. Размытые полутона, перемешанные оттенки, влажный взгляд. Как это близко её теперешнему состоянию. Она присела. Сначала надо насмотреться. Прочувствовать краски. Пропитаться настроением природы. Стать её частью, стать своей. Ксюша замерла.
Сзади послышался шорох, и через минуту из кустов вывалился человек. Мужчина дёргал непослушными руками ремень на брюках и нервно сжимал коленки. Его смешно покачивало в разные стороны. При каждом шаге заносило. Он пытался справиться со своим состоянием, но состояние не слушалось, кренило в бок, угрожая падением. Однако падения не происходило, в последний момент, мужчина успевал-таки коряво выставить ногу вперёд, и его тут же отбрасывало в другую сторону.
– О! – пьяный визитёр наконец-то заметил девушку. – Ты чего тут… – пробухтел, вращая кашу во рту.
Ответить Ксюша не успела. Мужчина, схватив рукой мотню, согнулся в странный полубоковой угол и, медленно подняв ногу, шагнул. Раз, другой. Он торопился. Он, как сам, наверное, думал, бежал, и этот бег был настолько комичным, что Ксюша громко рассмеялась ему вслед.
Когда хаотично передвигающаяся фигура исчезла из виду, девушка достала из коробки карандаш и принялась делать набросок. Руки будто ждали этого момента, будто соскучились. Линии получались точные, выверенные. Удалось передать и дуновение ветерка, и направление течения. Ксюша достала бутылочку с водой, облила ею лист, остатки вылила в стаканчик, обмакнула в него кисти, открыла краски. Какой цвет выбрать первым? Для неё это всегда был самый трудный момент – угадать.
Всё-таки розовый. Им оттенить все остальные.
Это было здорово. С самого первого касания кисти к бумаге, она забыла обо всём. Где-то там, в совершенно другом мире, остались и горечь разочарования, и муки