низкие, быстрые, постоянно меняющие свою форму – подходят лучше всего. Глядя на облака, принимающие формы различных животных, всегда удивляешься – как здорово нарисовано (или слеплено), какие идеальные линии и пропорции.
Конечно, все совсем наоборот – совпадение, сочетание правильных, знакомых форм делают для нас облака похожими на живых существ, а те детали, которых не хватает, воображение додумывает само, мысленно продолжая облачные линии, доводя получающийся рисунок до совершенства.
И все равно удивительно это чувство, что природа – лучший художник, что она с легкостью, не задумываясь, рисует и лепит без единой ошибки. Попробуй нарисовать облако, похожее на кого-нибудь или что-нибудь, и так легко и изящно не получится, таких летящих, простых до гениальности линий и форм добиться почти невозможно.
Белый, голубой, пурпуровый, золотой, румяный и оранжевый цвета утренних облаков существуют для того, чтобы восхищать взоры человека, для которого облака и свет составляют главную опору. Будьте всегда готовы любоваться ими, лишь только Господь распишет ими небо для вас. [Джон Рескин]14
Глядя на облака, я стараюсь учиться у них простоте – отсеять на рисунке все лишнее, чтобы было узнаваемо и близко. Эта восточная живопись, этот минимализм деталей при идеальности пропорций – самое легкое и самое сложное.
Акварель
[Из путевого дневника]
Настоящая зима – это белый лист, холодная гордость и торжественность. Осень – это тишина одиночества и рыжий уют. Лето – это тень, пекло и сине-зеленые ливни. И до чего ж противная ранняя весна в Москве.
Показавшаяся из-под начинающего таять снежного покрова земля окрашивает остатки этого грязного снега во все самые мрачные
и неприглядные цвета своими естественными
органическими и неорганическими соединениями. А небо такое низкое, серо-бурое, висящее какой-то грязной ватой, которую, кажется, обмакнули в огромную лужищу.
После долгого увлечения углем и тушью чувствую: не хватает цвета. И вот я вновь возвращаюсь к краскам и поискам неоткрытых земель. Я делаю небольшой круг через попытки рисовать пастелью и цветными мелками и на какое-то время снова задерживаюсь на цветных карандашах, рисуя один за другими «портреты» фантазийных антропоморфных животных, в основном собак и волков.
Окончательное возвращение к цвету происходит с акварельными красками. Это новое акварельное море не дается мне поначалу. Мокрая бумага не хочет слушаться, краски ведут себя не так, как мне нужно, но вместе с тем приходит понимание, что рисование акварелью по мокрой бумаге – занятие философское, наверное, как японская живопись, с ее медитацией и растиранием туши. И вот, после многочисленных попыток и неудач, мне наконец-то покоряется набор ленинградской акварели с ее своеобразным неповторимым запахом и акварельная бумага той же фабрики –