дальше продолжаться не может… – уверял он её громким голосом.
Под его ногами трещало стекло от разбитого стакана, в котором была ещё вода, а теперь уже была лужей на паркете.
– Тебе надо это прекратить немедленно! – всё так же серьезно проговаривал он, а в руках держал какие-то клочки серой бумаги.
Я подошла поближе, чтобы рассмотреть, что это было, как он услышал мои шаги и обернулся в мою сторону. Я остановилась и попятилась назад. Его вид был разъярённым, как у быка на родео. Я с осторожностью переводила свой взгляд то на него, то на мать. Она сидела с безразличным выражением лица, будто бы она находилась не с нами. Настрой отца за миг перевоплотился из гневного в мирное.
– Я пытался ей объяснить, что так дальше продолжаться не может, – оправдываясь, прошептал он, явно сожалея о своих действия.
В руках у него были вырезки из местной газеты месячной давности. Тогда все медиа говорили о моей сестре. О том, как её изнасиловали, подожгли лицо и оставили голую ещё живую в мусорном баке умирать.
На секунду я опустила свои глаза, чтобы только не заплакать. Слезы уже давно не помогают. Я вижу, как моя мама утопает в собственных слезах, а затем засыхает как цветок, и я ничем не могу помочь ей. Не хочу, чтобы так закончилась и моя жизнь. Я до сих пор верю, что каждый человек несёт в этой жизни свой посыл, и я хочу верить, что мой не заведет меня в мир боли, отчаянья и скорби.
– Я накрою на стол, – сказал отец.
Его лицо было наполнено тоской. Может он скучал по прежней жизни, а может он понял, что абсолютно не готов встретить сопротивление в собственном обличье. Он борется с собственной неправотой, в тоже время всячески пытаясь понять, почему другие не могут воспринять некоторые вещи, как дань. В первые месяцы он активно участвовал в деле, касающееся Лизы, но со временем его боль притупилась. Виновник не был найден, а спустя длительное время мнение общества так преобладало над силой утраты, что, в конце концов, принесло свои плоды. Полиция сказала ему, что всё что могли, они сделали. Общество сказало, что время покажет, кто виноват. Ему пришлось долго молиться. Моя мать сдалась первой. Так же, как и здравого ума, она быстро лишилась и веры. Отцу же было проще принять, что Лиза сама спровоцировала инцидент и другого исхода не могло быть. Да, он плакал, он молился за её душу. Но бороться с печалью оказалось проще, когда ты находишь всему логическое объяснение. И даже если это «логическое объяснение» очевидно только тебе самому.
На левом запястье матери я заметила синеватый отпечаток.
– Ни этому учили её в Божьем храме… – уже спокойно, но всё ещё громко говорил отец, демонстративно махая клочками газет.
– Пусть тот, кто хочет быть у вас главным, будет вам слугой, а кто хочет быть среди вас первым, пусть будет вашим рабом, – проговорила я, глядя на мать. – Ведь Сын человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, а для того, чтобы служить и отдать свою жизнь как выкуп за множество жизней1.
Я замолчала