иногда рассказывала мне о своей счастливой юности: «Подумаешь, два раза сидела по малолетке. Зато красивая была, молодая. Я уже в свои тринадцать была абсолютной женщиной, мужики в очередь стояли с подарками. Драгоценностей, Несска, у меня был целый ящик. А среди них даже царское кольцо одно, старинное. Говорили, что кто-то из солдат во дворце украл, когда Зимний брали». Но после войны баба Зоя с этим делом завязала. Говорила, что после блокады ни на деньги, ни на драгоценности смотреть не могла.
«Ой, девочка моя, ювелирки во время войны море было, в любой квартире бери – не хочу, – однажды подпив шампанского, исповедовалась она мне. – Как-то раз, в 42-м, кажется, когда голод был в Ленинграде лютый, иду мимо Спаса-на-Крови, смотрю – дверь в церковь приоткрыта. Я решила, что служба идет, думаю, зайду, хоть погреюсь немного. Помолюсь заодно. Грешна была, как сволочь. Ну, думаю, такое время сейчас адское, может, бог и простит. А народу внутри – тьма тьмущая, я с трудом протолкнулась. Вокруг темно, только лампадки тускло горят. Смотрю, рядом со мной девчушка стоит, лет 17, наверное. Такая же, как я. Только худая-прехудая, как тростинка. К стене прислонилась и спит, а во сне улыбается. Шея длинная, как у страусенка, а на ней цепочка с кулоном – в середине зеленый перламутр, а на нем козлик выпуклый из бриллиантов. Сверкает, будто лед под солнцем. Красота неземная. Ну, тут я и не удержалась. Пригляделась, заметила, что цепочка слегка расстегнута, и легонько потянула ее на себя. Черт меня дернул это сделать, прости Господи, душу грешную. И как только я дернула за кулон, девушка стала падать. И другие люди тоже. Дальше, милая, все, как в страшном сне было, до сих пор от него не могу избавиться. Я вдруг смотрю, а они все – мертвые. У многих глаза открыты и смотрят на меня так холодно и зло, что сердце останавливается от ужаса. Зубы оскалили, и пар изо рта у них идет серого цвета. Я ору диким голосом, пытаюсь выбраться из церкви, а они не дают. Хватают за руки, за ноги. Всюду синие лица, а выхода не видно, слишком серо, темно вдруг стало от того пара. Я упала на пол, пытаюсь ползти – все бесполезно, не пускают мертвецы меня. Я стала задыхаться и вдруг вижу – та девчонка, у которой я цепочку сняла, глаза открыла и показывает мне куда-то рукой. Я увидела приоткрытую дверь и рванула к ней из последних сил. Не помню даже, как оказалась на улице. Вылетела из дверей и столкнулась с двумя женщинами. Увидев меня, они со страху даже перекрестились – видимо, я уже была похожа на труп. «Ты что, говорят, девочка, тут делаешь, тут детям не место!» И начали что-то с санок стаскивать. Смотрю, а они чье-то тело привезли. И тогда я поняла, откуда там столько мертвецов. Это были самые тяжелые месяцы блокады, когда трупов было столько, что их негде и некому было хоронить. Попробуй, прокопай землю, когда на дворе тридцать градусов мороза! Вот и ставили их в церковь, как столбики, чтобы больше влезало, лишь бы только на улице не валялись.
После того случая я больше чужого не брала. Много красивых вещей было вокруг – и на людях окоченевших, и просто в шкатулках, в чужих стылых квартирах. Двери все открыты. Выбирай